Теория ограничения

фрагмент обзора книги Алана Дженкинса «Приглашение к ответственности» (Alan Jenkins (1990) Invitation to Responsibility, Dulwich Centre Publications, Adelaide, Australia), выполненного Дарьей Кутузовой.
Начало обзора здесь.

Alan Jenkins

Алан Дженкинс исходит из допущения, что все мужчины хотели бы обращаться с женщинами и детьми бережно и уважительно, только некоторым из них что-то мешает.

Согласно модели ограничения, каждое объяснение причин насилия можно оценить по трем прагматическим критериям:
— Помогает ли это объяснение тому, кто совершает насилие, принять полную ответственность за насильственные действия?
— Указывает ли это объяснение на убедительные и доступные способы прекращения насилия и решения связанных с ним проблем?
— Учитывает ли это объяснение все уровни контекста, в котором осуществляется насилие, – от индивидуального до социокультурного?

Полезные объяснения помогают человеку, совершавшему насилие, принять полную ответственность, указывают на решения и учитывают все уровни контекста. Помимо непосредственной пользы в работе терапевта с человеком, совершавшим насилие, эти объяснения имеют более широкое социальное значение. Объяснительные модели, описанные выше, отличаются по степени полезности согласно перечисленным критериям. Причинные объяснения часто конкурируют друг с другом за истинность, в результате чего люди оказываются в замешательстве, а проблема остается нерешенной.

В рамках теории ограничения задаются вопросы не «Что побуждает Джека совершать насилие?» или «Почему мужчины жестоко обращаются с женщинами и детьми?», а, например, такие:
«Что не дает Джеку принять ответственность за то, чтобы обращаться с женой внимательно и уважительно, на равных?»
«Что мешает Джеку принять ответственность за свои насильственные действия?»

Эта теория основывается на допущении, что мужчины, если им ничто не мешает, обращаются с другими людьми уважительно и внимательно, без насилия. В качестве помех и ограничений выступают традиции, привычки и убеждения, представления о том, почему они не могут принять ответственность за уважительное и внимательное обращение с другими людьми. Поведение мужчин, совершающих насилие, как правило, гармонирует с их ограниченными представлениями о мире и себе.

Согласно этой модели, ограничения сами по себе не являются причиной насилия. Когда ограничения оказывают влияние на жизнь мужчин, они мешают им принять ответственность за собственные поступки. Однако наличие ограничивающих убеждений не гарантирует, что данный мужчина будет совершать насилие. Есть мужчины, которые сами претерпели насилие в детстве, в настоящее время переживают серьезные неприятности в финансовых делах и супружеских отношениях, и время от времени напиваются, но при этом не совершают насилия и продолжают уважительно относиться к другим членам семьи.

Теория ограничения побуждает к активному размышлению об альтернативах насильственному поведению и о том, что мешало воплотить эти альтернативы раньше. При этом вся ответственность за насилие лежит на мужчине, и его попытки приписать ответственность чему-то или кому-то еще пресекаются.

Согласно уровням контекста, ограничивающие факторы можно разбить на четыре группы (они очень похожи на группы, описанные выше. Разница в том, что это не факторы, вызывающие насилие, а факторы, мешающие принять ответственность за свои поступки).

Социо-культурные ограничения

Западное индустриальное общество характеризуется иерархичностью, состязательностью, идеологией индивидуализма и индивидуального достижения (в противоположность сотрудничеству и взаимозависимости).

Самооценка индивида и его переживание успеха часто основываются на жажде статуса и власти и на обожествлении этих понятий. Вследствие этого люди стремятся к приобретению собственности, контроля и влияния как над неживыми, так и над живыми объектами, что описывается метафорой достижения успеха: «стать выше всех», «стать надо всеми».
Данной идеологии соответствует иерархическая структура социальных взаимоотношений, составленная из пар «начальник – подчиненный». «Начальники» достигли более высокого статуса, привилегий, почета и уважения со стороны «подчиненных». Эти ценности реализуются в политике, экономике, семейной жизни и образовании.

Стремление к статусу и привилегиям часто реализуется безотносительно к последствиям и влиянию на других людей и окружающую среду. В движении к успеху приемлемо и даже хорошо быть «агрессивным», «напористым», искать слабые места других людей и эксплуатировать их, чтобы «победить» или «обставить» кого-то. Достигшие «верха» понимают, что должны защищать свое положение от тех, кто подступает к ним «снизу», от соперников. Мир превращается в поле брани, где есть только победители и побежденные, где воплощается «право сильного». Соперничество и связанные с ним ценности и принципы поддерживаются за счет того, что страдает все, что связано с сотрудничеством: эмпатия, взаимное уважение, забота, доверие, отзывчивость, готовность делиться, альтруизм и равенство.

Социальные структуры, убеждения и нормы, поддерживающие движение к индивидуальному статусу и привилегиям без ответственности за благополучие других, — все это очень мешает уважительным, внимательным взаимоотношениям.

Определенные формы насилия и сексуальной эксплуатации узаконены и санкционированы в нашей культуре, так как считается, что они способствуют достижению «высших» целей, какому-то «благородному» делу. Насилие часто используется для продвижения той или иной политической идеологии. Это называется довольно часто «борьбой за мир», или, еще более парадоксально, «принуждением к миру». Насилие часто считается оправданным ради наказания преступников или политических «несогласных». В спорте, рекламе, книгах и фильмах мы часто видим различные «оправдания» насилию и жестокости.

Система образования, юриспруденция, политика и религия часто не способствуют тому, чтобы человек брал ответственность за свое насильственное поведение; они не обеспечивают необходимого для этого отклика и санкций. Есть множество прецедентов, подтверждающих это. Например: 1) в Австралии два четырнадцатилетних подростка, в грубой форме изнасиловавших девочку в школе, были временно исключены из школы на две недели за «домогательства», в то время как девочку вынудили перейти в другую школу. Школьная администрация была более озабочена защитой прав мальчиков на образование, нежели защитой прав девочек на безопасность. 2) пятнадцатилетняя девочка-подросток, подвергшаяся изнасилованию со стороны старшего члена семьи, была вынуждена сидеть в церкви в специально выделенном для нее углу, чтобы она своим влиянием не «совратила» других мужчин – членов конгрегации. 3) женщине, пережившей изнасилование, полиция порекомендовала сменить имя и переехать в другой штат, чтобы избежать отмщения со стороны насильника, когда тот выйдет из тюрьмы. 4) после эпизодов домашнего насилия, чтобы обеспечить себе безопасность, дом покидают женщины и дети. Никто не требует, чтобы из комфортных условий, с «насиженного места» съезжал тот, кто осуществляет насилие. 5) опубликованный в газете рассказ о суде над мужчиной, убившем жену на почве бытовых разборок, был озаглавлен «Жена «допилилась» до смерти».

Социо-культурные ограничения в семье

Семья как система требует особого внимания при рассмотрении ограничений и ответственности за насильственное поведение. В семье традиционно статус распределяется в соответствии с возрастом и полом: муж имеет больше авторитета и привилегий, чем жена, а родители – больше, чем дети. Традиционный критерий того, хорошо ли все у мужчины в семье – это почитают ли его «меньшие», т.е. жена и дети. Таким образом, самооценка мужчины в контексте семейных отношений полностью зависит от поступков других людей. Насилие и сексуальная эксплуатация внутри семьи были и остаются весьма распространенным явлением. Те, кто в семье «главнее», традиционно имели право воспитывать и наказывать остальных с применением насилия, если те не выполняли своих «семейных обязанностей». Только недавно избиение или изнасилование жены стало считаться преступлением. С насилием по отношению к детям до сих пор много проблем. Насилие долго считалось эквивалентом любви и заботы: «Бьет – значит, любит», «Пожалеешь розгу – испортишь ребенка», «То, что я сейчас с тобой сделаю, причинит мне больше боли, чем тебе, но я должен это сделать, потому что так надо, ведь я же люблю тебя». Неудивительно, что люди считают, что жертвы подобного насилия «напросились сами», и оправдывают насилие «в определенных обстоятельствах».

Подобное отношение в сочетании с идеологией «тайны частной жизни», святости и гармонии семейного уклада снижают вероятность того, что кто-то извне вмешается, чтобы прекратить насилие. Роль замалчивания в продолжении насилия нельзя переоценить.

Агрессия и сексуальность, естественные в различных ситуациях взаимодействия в семье, могут превратиться в насилие и злоупотребление, если осуществляются «власть имущими». Насилие возникает в ситуации, когда «ощущение себя вправе» пересиливает ответственность за благополучие другого человека. Люди, подвергающиеся насилию, как правило, чувствуют себя «в ловушке», им «некуда бежать», да они и не могут убежать.

Ограничения, связанные с гендером

В силу того, что мужчины совершают насилие чаще, чем женщины, имеет смысл рассмотреть социо-культурные ограничения, связанные с гендером. Традиционные паттерны гендерной социализации как мужчин, так и женщин не способствуют тому, чтобы мужчины принимали ответственность за совершаемое ими насилие. Особенно важным является распределение ответственности за эмоциональный климат в семье в сочетании с распределением прав и обязанностей. В понятие «эмоционального климата» здесь входят такие процессы/свойства взаимодействия, как близость, забота, разрешение конфликтов, отзывчивость, эмпатия, внимательность, выражение чувств. Мужчины в большинстве своем самоустраняются от задач, связанных с поддержанием эмоционального климата в семье. Мужчина – «глава семьи», и он «вправе» ожидать, что все будут его слушаться и никто не будет оспаривать его авторитет. Любое выступление «против» может рассматриваться как предательство и обман. А стратегия разрешения конфликтных ситуаций сводится к тому, что мужчина требует от других членов семьи, чтобы они «не создавали конфликтов».

Традиционное разделение труда в семье состояло в том, что мужчина «вкалывал» и добивался чего-то во внешнем мире, в то время как женщине оставалась работа по дому и воспитание детей. Мужчина чувствовал себя вправе требовать, чтобы дома его «не дергали», не «пилили» и «оставляли в покое». Мужчина не должен поддаваться чувствам, иначе, если будет кризисная ситуация, он не сможет принять верное решение и спасти семью. Мужчина не должен «бросаться словами», а должен быть «человеком дела», крепким и готовым к борьбе. Мужчина не должен быть уязвимым, поэтому он не должен «выдавать своих чувств». Подобный гендерный стереотип прямиком ведет к социальной и эмоциональной некомпетентности, к ситуации, когда ответственность за собственные чувства и связанные с ними поступки мужчина полностью перекладывает на женщину. Женщина при этом должна чувствовать себя счастливой оттого, что делает счастливыми других, и на ней полностью лежит ответственность за сохранение брака и эмоциональный комфорт членов семьи. Если где-то в семье чувствуется дисгармония, ответственность полностью лежит на женщине.

Подобная гендерная социализация, очевидно, не ведет к тому, чтобы мужчина принимал ответственность за свое насильственное поведение. Еще одно следствие этого – ситуация, когда ребенок-жертва инцеста обвиняет в том, что произошло, в большей степени мать, а не отца. И, конечно, то, что пострадавшие не должны рассказывать о том, что произошло.

Самооценка мужчин традиционно связана с понятиями сексуальных «побед» и «завоеваний», и с этим связаны ограничивающие убеждения о «праве» мужчин на сексуальное удовлетворение и о том, что тело партнерши «принадлежит» мужчине. Женщина всегда должна быть готова удовлетворить сексуальные запросы мужчины. Некоторые мужчины верят, что если они не будут заниматься сексом (в некоторых случаях – с определенной регулярностью), с ними произойдет нечто ужасное. Секс рассматривается в количественных категориях: сколько всего? сколько раз с каждой? Как долго? Какого размера? Качество оказывается гораздо менее важным.

В плане сексуальных ожиданий, считается, что мужчине естественно быть сосредоточенным на сексе, и что женщины, выглядящие определенным образом, естественно вызывают у мужчин вожделение (и делают это намеренно, а потому именно они в ответе за то, что с ними потом происходит). Она его «возбудила», и теперь у него нет выбора, он должен довести сексуальный акт до победного конца. Мужчина, по определению лучше разбирающийся в сексе, чем женщина, далее «соблазняет» и «возбуждает» партнершу. Сексуальные переживания женщины как бы не существуют сами по себе, но только в связи с тем, что делает мужчина. В идеальном случае партнерша должна быть младше, меньше ростом, невиннее, наивнее, одна должна подчиняться, быть неопытной и девственной и не бросать мужчине вызов. Это обозначается как «сексуализация подчинения» и больше похоже на призыв к педофилии, чем на отношения на равных со взрослой женщиной. Мужчина определяет, удовлетворена ли его партнерша, по каким-то своим критериям.

В этом контексте секс и любовь могут быть тесно связаны с агрессией, а пенис воспринимается как оружие. Секс рассматривается как нечто отдельное от эмоциональной близости. Ожидается, что мужчина может и должен быть готов заниматься сексом в любых обстоятельствах, и иногда считается, что пенис обладает самостоятельной волей, идущей вразрез с волей человека, частью тела которого этот пенис является.

В культуре, где мужчина не должен выражать свои чувства, одна из немногих возможностей для установления близости – это выражение сексуального возбуждения и влечения. Выражение сексуальной заинтересованности подменяет собой попытку установить эмоциональную близость. Желание близости сексуализируется. Это находит выражение в самооправданиях некоторых мужчин, совершивших насилие над девочками: «Я слишком сильно любил ее. Я просто пытался выразить свою любовь». Также и те, кто обвиняется в сексуальных домогательствах, оправдывают себя тем, что просто хотели «стать ближе». Некоторые насильники после изнасилования предлагают жертвам руку и сердце.

Подобные представления о сексе снимают ответственность с мужчины. Именно женщина оказывается ответственной за то, чтобы «установить пределы» того, что происходит, они становятся своего рода «блюстительницами нравов». Задача мужчины в таком сценарии – проверить эти пределы и границы на прочность и найти способ их обойти и «завоевать» женщину. Если женщина не согласна, ее надо убедить или сломить. В современной литературе и кино часто встречается сюжет, когда женщина на самом деле «хочет, но молчит», мужчина принуждает ее к сексу и она испытывает ни с чем не сравнимые сексуальные переживания, за которые она мужчине потом по гроб жизни благодарна.

Мужчины, совершающие сексуальное насилие, как правило, сверхконформны по отношению к вышеописанным гендерным стереотипам. Принуждение к сексу и физическое насилие в семье – это континуумы, на одном конце которых «нормальное» поведение, а на другом – неприемлемое, уголовно наказуемое.

Полезно рассматривать гендерные стереотипы в качестве ограничивающих убеждений, а не в качестве собственно причины насилия, в одинаковой степени влияющей на всех, кто его совершает. В целом, гендерные стереотипы обладают существенной внутренней противоречивостью, что вызывает напряжение. У многих мужчин, совершающих насилие, нет отчетливых представлений о том, что значит «быть мужчиной», эти представления у них спутанные и неотрефлексированные, способствующие развитию чувства неадекватности. Многие мужчины, совершающие насилие, не считают себя сексистами, напротив, они считают, что они как раз вполне бессильны, а вот жены у них несправедливые, контролирующие и «давящие». В современном обществе есть социальные движения, бросающие вызов традиционным гендерным стереотипам, но стереотипы все еще довольно сильны, несмотря на то, что есть мужчины, проявляющие внимательность, заботу и отзывчивость по отношению к близким. Поэтому полезно рассмотреть ограничения, присутствующие на других уровнях контекста.

Развитие (личная история человека)

Убеждения и практики, представленные на уровне социо-культурного контекста, непосредственно воплощаются в семьях и других социальных объединениях. Некоторые социальные институты устроены так, чтобы ограничивать проявления заботы и уважительного сотрудничества. Старшие члены семьи подают пример младшим. В некоторых семьях мальчики подвергаются физическому и/или сексуальному насилию; родители их некомпетентны, в результате дети оказываются заброшенными и «педагогически запущенными»; дети не имеют опыта доброжелательного, заботливого отношения, в первую очередь со стороны отца; они видят, как отец унижает и бьет мать; получают не по возрасту «взрослые» обязанности (быть доверенным лицом родителя). Детям в таких условиях приходится учиться выживать, и помогают им в этом чаще всего умения, связанные с самозащитой и состязательностью («каждый сам за себя»). В таком контексте насильственные действия подростка могут вести за собой очень жесткие санкции или, напротив, полное их отсутствие. Взрослые иногда учат детей и подростков унижать, избивать и насиловать более слабых. Подобные ситуации с очень высокой вероятностью побуждают людей перекладывать ответственность за собственные насильственные действия на других людей, «которые это с ними сделали» в прошлом.

В иных случаях, проблемы с принятием ответственности наблюдаются у мужчин, которых в детстве сверх-опекали мамочки. В детстве и подростковом возрасте этих мужчин «отмазывали» и «защищали» от любой ответственности, а их проступки оставались безнаказанными. При этом мама может изо всех сил внушать и напоминать ребенку, что важно быть внимательным, ответственным, думать, прежде чем делать, и не «срываться». Ребенок же, как назло, делается от этого все более «безалаберным» и «бесконтрольным», соответственно, матери приходится еще в большей степени брать на себя функцию «контролера». Порочный круг. Мальчики вырастают эгоцентриками, которым нет дела ни до кого, кроме себя, любимого. В близких отношениях с подружками и женами у них очень большие сложности, если что-то не получается, они начинают злиться и винить других. Если такой подросток или взрослый мужчина совершает насилие, его мама начинает искать объяснение, почему же так получилось, чувствует свою вину за это, берет на себя избыточную ответственность и начинает ходить вокруг своего ребенка «на цыпочках». Или же мама находит объяснение насилию в неких внешних, не связанных с ней самой факторах, и пытается оправдать поведение своего мальчика (попустительская позиция). Например, сексуальные домогательства подростков по отношению к детям могут описываться как «любопытство» или «экспериментирование», а не как насилие. Мальчики к этому привыкают и ожидают, что мама будет «прикрывать» даже те поступки, которые могли привести или привели к тяжким телесным повреждениям и смерти.

Многие мальчики осваивают убеждения и практики, ограничивающие уважительное обращение, в группе сверстников. Они могут состязаться друг с другом в том, кто «круче» — дразня, унижая, избивая и подвергая сексуальным домогательствам девочек или мальчиков помладше. В таком контексте могут отрабатываться приемы насилия. Иногда жестокость и насилие – это ответ «затюканного» ребенка на травлю и издевательства, многократно «отрепетированный» в фантазиях. Но при этом обращено это насилие может быть не на тех, кто травил, а на более слабых. В некоторых школах существуют правила, поддерживающие подобные ситуации (например, нет санкций по отношению к тем, кто совершает насилие, или ситуации травли рассматриваются как ситуации равной ответственности пострадавшего и обидчиков).

Если мужчина, совершающий насилие, был или продолжает оставаться военным или полицейским, это может накладывать дополнительные ограничения на принятие им ответственности за совершаемое насилие.

Взаимодействие

Некоторые мужчины, несмотря на тяжелое детство, могут обращаться с женами и детьми уважительно. Однако многие живут в семьях, где много форм взаимодействия, ограничивающих уважительное обращение. Насилие здесь может быть формой «воспитательной работы» с «глупой» и/или «непослушной» женой. При этом мужчина ожидает, что женщина будет насилие терпеть, оправдывать, игнорировать и прощать. Именно она должна оценивать риск насилия с его стороны в той или иной ситуации, делать все возможное, чтобы конфликтов не было, а если они все-таки есть, то это исключительно ее вина.

Может существовать и такой паттерн: мужчина де факто отдает большую часть ответственности за брак и семейную жизнь жене. Она начинает делать больше. Он «прячется» от чувства собственной неадекватности и делает еще меньше, чем раньше. Жена «подхватывает» очередные брошенные им обязанности. Ему начинает казаться, что «что бы я ни делал, ей все мало». В результате в конце концов мужчина чувствует, что его «задавили» и «загнали в угол», и прибегает к насилию, чтобы «защитить себя».

В ситуации семейных отношений, где ограничено уважительное взаимодействие, всегда страдают взаимоотношения между мужчинами и детьми. Мужчина может считать, что дети – его собственность, может требовать беспрекословного подчинения и ожидать невозможного. Он может требовать, чтобы детей было «не видно и не слышно», может использовать детей как «козлов отпущения» или сексуальные игрушки. «Моя дочь, что хочу, то с ней и делаю». «Я хотел, чтобы ее первый сексуальный опыт был гарантированно удачным».

Иногда мужчины в таких ситуациях чувствуют себя вправе требовать от детей любви и утешения, если чувствуют себя одинокими и недооцененными, включая и требование секса, если жена умерла, ушла, болеет или не проявляет интереса. Выживание детей практически во всем зависит от взрослых, и поэтому у детей часто нет выбора. Подчиняясь насильнику, они тем самым поддерживают его «ощущение себя вправе» делать это, и он пользуется этим, перекладывая на них ответственность за насилие. Насильник вкладывает много усилий в создание для жертвы такого мира, в котором насилие представляется неизбежным и оправданным. Избиваемым женам внушают, что они некомпетентные, сексуально непривлекательные зануды, сверхчувствительные к словам. После избиения мужчина может обращаться с женой бережно, баловать ее и клясться в вечной любви. Избиваемым детям часто говорят, что они отвратительные, гадкие и не достойны любви. Детям, которые подвергаются сексуальному насилию, часто внушают, что это нормально, такое происходит во всех семьях и является проявлением любви и нежности со стороны насильника. Часто оказывается так, что сексуальное насилие – это единственная форма «нежности», которую проявляют по отношению к ребенку. Детей, подвергающихся сексуальному насилию, часто заставляют инициировать сексуальное взаимодействие, хвалят и награждают за это. «Не говори маме, пусть это будет наша с тобой маленькая тайна».

Индивидуальный контекст

Социокультурные, развитийные ограничения, а также ограничения, связанные с контекстом взаимодействия, отражаются в мышлении и поведении человека, совершающего насилие. В этом контексте становятся понятны многие обнаруженные учеными «личностные характеристики». Однако это не врожденные и не статичные аспекты личности человека. Это следствия отказа от принятия ответственности за собственное поведение. Эти паттерны мышления и действия могут описываться как «эмоциональная незрелость», «низкая самооценка», «озабоченность собой» и пр.

Все эти «черты», что характерно, будут проявляться только в определенных ситуациях, а в других (например, на работе) будут совершенно незаметны. Дополнительным ограничением являются «направленные не туда попытки контролировать насилие». Они направлены «не туда» из-за принятых человеком причинных объяснений насилия. Многие из мужчин, совершающих насилие, не обращают внимания и не помнят, что они чувствовали, думали и делали непосредственно перед совершением насилия. Они рассказывают о том, как из совершенно спокойного состояния необъяснимым образом перешли в состояние совершения насилия. Они не замечают, как сами «накручивают себя» мыслями о своей правоте, о том, на что и почему они имеют право, обвинением жены или детей. Многие мужчины задумываются о насилии, которое совершают, только в моменты сразу после совершения насилия. Тогда их может одолевать стыд, вина или раскаяние – чувства, которые трудно выносить долго. Поэтому люди их быстро вытесняют и забывают, придумывая себе оправдание.

Многие мужчины, совершающие насилие, не отличают чувства от поступков. Они могут, например, верить, что для того, чтобы прекратить насилие, они должны перестать чувствовать гнев или сексуальное возбуждение. Подобные стратегии стопроцентно не работают, и человек чувствует себя совершенно беспомощным.