Борьба за достоинство в период кризиса

Борьба за достоинство в период кризиса

Тюрид Фосс

В этой статье, опубликованной в Международном журнале нарративной терапии и работы с сообществами, 2007, №2, стр. 10-14, описывается опыт терапевта, пережившей психотическое состояние и побывавшей пациенткой в психиатрической больнице.

Перевод Дарьи Кутузовой; текст подготовлен при содействии Натальи Сергеевой.

Опыт Тюрид, ее переживания во время пребывания в отделении, заставили ее начать опротестовывать многие практики, воспринимавшиеся как нечто само собой разумеющееся. Эта статья приглашает всех специалистов, работающих в сфере психического здоровья, задуматься о том, как можно иначе взаимодействовать с теми, кто находится в кризисе, признавать заботу и поддержку, предлагаемую пациентами психиатрических отделений друг другу, подвергать сомнению и «распаковывать» искусственное различение между так называемыми «профессионалами» и теми, кто сталкивается с проблемами психического здоровья. Эта статья была написана на основе материала интервью, проведенного с Тюрид Дэвидом Денборо, и представлена в качестве пленарной лекции на 8-й Международной конференции по нарративной терапии и работе с сообществами в Университете Агдер в Кристиансанне, Норвегия, в июне 2007 года.

С Тюрид можно связаться, написав ей по адресу turifoss(at)online.no

Я бы хотела поделиться с вами историями наиболее болезненной, проблематичной недели в моей жизни. Но в то же время, за эту неделю я очень многому научилась; в моей жизни не было другого периода настолько интенсивного учения и переосмысления. Два с половиной года назад, после тяжелого периода в жизни, у меня развился психоз, и я провела некоторое время в психиатрической клинике. Один день я была на работе, а на следующий вдруг поняла, что мне этого всего слишком много. Некоторые люди говорят, что те, кто переживает психоз, не осознают, что с ними происходит, но в этой ситуации я знала, что мне нужна помощь. Мне было очень страшно, я понимала, что я воспринимаю происходящее очень странным образом. Было такое ощущение, что между мной и миром не было никакого защитного буфера или фильтра.

Поэтому я позвонила моему врачу, которая всегда ко мне очень хорошо относилась, и она вызвала такси и отвезла меня в психиатрическую больницу. Я села на лавочку перед входом в отделение и думала: «Я не хочу внутрь». Я сама раньше работала в психиатрических клиниках, и я не хотела перешагивать этот порог.

Перешагнуть порог

Сидя у входа в отделение, я чувствовала себя потерянной. Я знала, что в тот момент, когда я войду в отделение, мне придется расстаться с моим доктором, я знала, что мне придется оставить позади последнего человека, который знал меня как личность, а не как психиатрического пациента. Моя доктор очень хорошо меня знает, и даже когда я находилась в ситуации кризиса, я чувствовала, что все нормально, пока я была с ней. В ее компании я чувствовала себя в безопасности, но, как только я перешагну порог, этому настанет конец.

Покинуть привычный мир и отправиться в больницу, без семьи, без друзей – вот один из самых драматических аспектов всего этого переживания. Оглядываясь назад, я думаю, что это – ужасная идея. Мне кажется, когда вы находитесь в кризисе, лучше всего, чтобы люди, которых вы знаете, были рядом с вами.

Вместо этого мне пришлось остаться наедине с экспертами. Я знала это, когда сидела на лавочке у входа в отделение, я знала, что скоро войду в мир, где люди будут воспринимать меня только как «пациентку в кризисе». Именно поэтому, мне кажется, я колебалась.

Идеи, с которыми мне предстояло встретиться

Я также беспокоилась, потому что не испытывала доверия к тем идеям, с которыми вот-вот должна была столкнуться в отделении. Я знала по опыту собственной работы в психиатрических больницах и по опыту работы психотерапевтом, что вскоре я окажусь погруженной в патологические способы видеть людей, имеющих проблемы психического здоровья. Я знала, что фокусироваться все будут на диагнозе, на медикаментозном лечении, и мало любопытства будет проявлено по отношению к тому, что я сама знаю о своей жизни.

Оглядываясь назад, я уверена, что уже состоявшееся у меня к тому времени знакомство с альтернативными способами откликаться на сложные жизненные ситуации и переживания людей, имеющих проблемы психического здоровья и находящихся в кризисе, очень сильно изменило для меня ситуацию – как в то время, пока я находилась в больнице, так и после этого. В течение нескольких лет меня вдохновляла нарративная практика, и я знала, как Якко Сейккула (Seikkula et al., 1995) работает с людьми, имеющими психоз, вместе с их социальной сетью поддержки, с их друзьями и родственниками. Также на меня сильно повлияла клиент-центрированная терапия Барри Дункана (Duncan et al., 2004). Те, кто бросали вызов мейнстримным, общепринятым формам психиатрического понимания, каким-то образом были вместе со мной, когда я колебалась, прежде чем войти в отделение, и, несомненно, они были вместе со мной и во время моего пребывания в больнице, и после.

Что интересно, я очень много раз смотрела на это здание раньше. Мое предыдущее место работы было всего лишь в ста метрах. Я часто думала, что я бы никогда не хотела оказаться даже в гостях в этом психиатрическом отделении. Но времена меняются, и мне довелось провести там целую неделю. Эти семь дней продолжают влиять на то, как я работаю с людьми, как я откликаюсь на переживания и опыт тех, кто находится в кризисе.

Чему я там научилась

Первое, чему я там научилась, — как важно позволять людям, находящимся в кризисе, сохранять их историю. Единственной моей историей, к которой профессионалы проявляли какой бы то ни было интерес в течение той недели, была история психоза. Сотрудники больницы видели во мне «психотичку», не более того, и считали, что их роль – подлечить меня настолько, чтобы меня можно было из отделения выпустить. Я знала, что они этого хотят; это также являлось и моей целью. Но мне было бы гораздо проще, если бы я могла принести с собой в больницу свою историю.

Если бы у меня тогда была возможность рассказать сотрудникам больницы мою историю, я бы очень многим хотела бы с ними поделиться. Некоторые аспекты моей истории могли бы преодолеть пропасть между «нами» и «ними». Если бы моя история в большей степени присутствовала, если бы различные аспекты моей жизни были более видимыми, тогда достоинство мне было бы гораздо доступнее. Например, мне хотелось бы мочь им тогда сообщить, что вообще я обычно человек очень деловитый и компетентный. Я бы хотела, чтобы они знали, что я – сильная женщина. Возможно, я бы хотела рассказать им историю о том, что я мать, что я – социальный работник, психотерапевт, что я играю в футбол. За день до того как я попала в больницу, я играла в футбол со своей командой. Шесть дней спустя, в тот день, когда меня выписали, я снова играла со своей командой, а потом вместе с ними отмечала в пабе наш проигрыш. Мне бы хотелось, чтобы вот эти образы меня как человека были в каком-либо виде доступны сотрудникам отделения. Это так странно, что в моменты кризиса всё сводится именно к кризису и больше ни к чему, хотя, на самом деле, это может быть тот самый момент, когда доступ к другим аспектам жизни наиболее желателен и необходим. Мне бы очень хотелось, чтобы люди, окружавшие меня тогда в отделении, проявляли любопытство по отношению к моей жизни, по отношению к тому, за что я обычно выступаю, чего я придерживаюсь.

Второе, чему я научилась, — не отделять людей в кризисе от их знакомых. Если бы меня спросили: «Кого бы ты хотела видеть сейчас рядом с собой?», — это также очень сильно изменило бы для меня ситуацию к лучшему. Как только мне вернули мой сотовый телефон, я стала звонить друзьям, и эти разговоры были для меня очень значимы. Это было очень важно для меня – не только в тот момент, когда я находилась в больнице, но и тогда, когда я оттуда вышла. То, что у меня были внешние свидетели, причастные к тому, что со мной происходило, значило, что когда я выписалась из больницы, мы могли об этом всем разговаривать. Если бы это не было возможно, я бы чувствовала себя гораздо более изолированной не только внутри этого опыта, но и после.

Третье, чему я научилась, — интересоваться переживаниями людей и их восприятием собственного кризиса. Я думаю, что сотрудники больницы вполне могли бы слушать драмы моего психоза и как-нибудь по-другому. Быть в психозе было в первую очередь ужасно, это было как будто тебе снится кошмар, только наяву, как будто все эти кошмары – реальны и происходят на самом деле. В моем разуме отыгрывалось несколько разных тем. За исключением одного или двух случаев, у них у всех был некоторый общий радикал, и он заключался в том, что всегда реализовывался худший из возможных исходов. Все эти драмы, так или иначе, имели отношение к моей жизни. Определенно можно сказать, что я никогда не была ближе к экзистенциальным темам моей жизни, но на все это сотрудники больницы смотрели так, как будто это чушь и чепуха. Никто не интересовался тем, как я сама воспринимаю этот кризис. Я считаю, что возможно слушать иначе – не прислушиваться к психозу, как если бы это были истинные сообщения или истинные описания, потому что, конечно, они таковыми не являются, — но не надо считать это чушью или чепухой. Из опыта психоза могут быть извлечены смыслы, которыми можно поделиться, которые можно обсудить. Если у людей будет возможность поделиться смыслами этого кризиса, это может приводить к тому, что люди будут испытывать меньше одиночества и страха. Я очень надеюсь, что когда-нибудь психоз перестанут описывать в терминах «бреда», что люди будут слушать тех, кто в кризисе, иначе.

Когда вы теряете себя и свою реальность, — например, во время психоза, — это очень одинокое переживание. Когда вы при этом также отделены от людей, которых вы знаете, а те, кто вас окружает, никак не хотят иметь дело с вашей реальностью, тогда вы оставлены сами по себе, в одиночестве. Это одиночество «в кубе», в третьей степени – отделенность от своей истории, отделенность от близких людей и отделенность от вашей собственной реальности.

Признавать, что люди сами пытаются делать в ответ на кризис

Я пыталась отреагировать на эту ситуацию несколькими разными способами. Во-первых, я придерживалась тех идей, которые были мне известны, об альтернативных способах понимания кризисов психического здоровья. Во-вторых, я старалась делать все от меня зависящее для того, чтобы продемонстрировать, что я – достойный человек. И в–третьих, я пользовалась телефоном и оставалась в контакте со значимыми людьми в моей жизни. Даже в центре психоза я старалась найти способы справиться с этим кризисом и противостоять изоляции психиатрического отделения.

Самыми значимыми моментами в больнице, помимо разговоров по телефону с друзьями, были эпизоды взаимодействия с другими пациентами. Я им так благодарна, без них я не знаю, что бы произошло. Это были встречи равных, которые заставили меня почувствовать себя достойным человеком, это был взаимный обмен, взаимопомощь людей, которые заботились друг о друге. Это придавало нам достоинство, и это очень сильно изменило для меня ситуацию к лучшему.

Там была одна женщина, с которой я проводила большую часть времени. Она боялась сидеть в курилке одна, и очень хотела разговаривать со мной, пока курила. Каждый раз, когда она собиралась пойти покурить, она приходила ко мне и просила меня присоединиться к ней. Когда мы были рядом друг с другом, чувствовалось, что «ничего, нормально, переживем». Она расспрашивала меня о моей жизни, в частности, она меня спрашивала о том, со сколькими мужчинами я когда-либо была. Я узнала, что она несколько раз подвергалась изнасилованию, и я думаю, что она хотела чувствовать себя более нормальной в связи со своей историей. Она видела, что мое состояние улучшается достаточно быстро, и поэтому хотела узнать больше о моей жизни. Она думала, что если мое состояние может так быстро улучшаться, то, может быть, это будет возможно и для нее. Она сидела, прижав колени к груди, дрожала и спрашивала: «А ты когда-нибудь сидела вот так?» Когда я ответила: «Да, конечно», — я думаю, это придало ей надежды.

После я поняла, что если бы я работала в этом отделении, я бы никогда не услышала историй, которые услышала, будучи пациенткой. Я узнала, что между пациентами происходят совсем другие беседы. Они придают достоинства. Мы делились своими историями таким образом, что это придавало нам уверенности и подтверждало подлинность и правомерность нашего опыта. Я навсегда запомню эти разговоры в курилке. Я надеюсь, что в какой-то момент у меня будет возможность написать той женщине, чтобы рассказать ей, как много это значило для меня.

Когда я думаю о ней и о наших беседах, это заставляет меня задуматься, каким образом мы можем уважать то, что люди делают в моменты кризиса. Даже в наиболее тяжелых ситуациях люди предпринимают какие-то шаги, чтобы поговорить с другими, оставаться в контакте со своими любимыми, со своими друзьями. Они стараются как-то осмыслить свои переживания.

За ту неделю, которую я провела в отделении, у меня большую часть времени было ощущение, что у меня очень много привилегий, что мне здорово повезло в жизни. У меня были друзья, которым я могла позвонить и которые могли меня навещать. У меня было знание идей, отличных от того, что практиковалось в отделении, и не в последнюю очередь важно было то, что я знала язык – как профессиональный жаргон, так и норвежский язык, потому что некоторые из пациентов не имели возможности в такой тяжелой ситуации даже говорить на родном языке. Когда я вспоминаю о том, как обращались с некоторыми пациентами, мне до сих пор больно.

Значимое взаимодействие с персоналом

Были также некоторые значимые моменты взаимодействия с персоналом. Я помню, что однажды в середине ночи сказала санитарке, что мне хочется покурить, и она воскликнула: «Ой, это же отлично! Тогда я тоже смогу покурить», — и внезапно оказалось, что мы в этом вместе, это было взаимно, то есть каким-то образом я тоже ей помогала. Ощущение, что я была в чем-то полезной, что я могла ей в чем-то помочь, – это было очень хорошее чувство.

Однажды утром еще одна нянечка пришла ко мне и сказала, что очень сожалеет о том, что произошло накануне ночью. Это отогрело мое сердце; я действительно заслуживала того, чтобы передо мной тогда извинились, и меня в этой ситуации это очень поддержало.

Ценность дружбы

На второй день моего пребывания в отделении мне вернули сотовый телефон, и я позвонила одной из своих подруг. Обычно я боюсь беспокоить других людей и просить их о слишком многом, но тогда, в среду, у меня все было абсолютно четко – я позвонила подруге и сказала: «Ты должна ко мне прийти, ты должна меня навестить». Позже она сказала, что именно вот эта ясность и четкость помогли ей это сделать, и ей было очень легко. Я ей сказала по телефону: «Мне нужен свидетель». Это было срочно, и она приехала. Подруги и друзья, которых я вовлекла в эту ситуацию в больнице, сказали, что им было очень важно быть включенными, что они были рады этому. Они сказали, что очень многому в этой ситуации научились.

Когда они приходили меня навещать, мне было так важно видеть знакомые лица, видеть кого-то, кто знал мою историю. В самом начале у меня все еще был психоз, позже я сидела с друзьями и расспрашивала их о том, что я им тогда рассказывала. Мне было очень полезно взглянуть назад, попытаться понять, что происходило в моем разуме в эти дни. Они стали моими свидетелями двумя разными путями. В больнице они были свидетелями моей жизни, после они были свидетелями моего переживания пребывания в больнице. Если во время кризиса вы оторвете людей от более широкого жизненного контекста, они не просто потеряют поддержку в это время, но когда они вернутся в свою обычную жизнь, им не с кем будет поговорить о том, что они только что пережили. Когда рядом со мной были люди, которые меня знали, — это позволяло мне сохранить контакт с моей жизнью.

Когда больничный персонал собирался оценить динамику моего излечения и решить, что со мной дальше делать, я настояла на том, чтобы на эти встречи со мной ходила подруга. Был только один раз, когда они этого не позволили. Один из самых важных моментов, которые для меня с этим был связан – я увидела, что моя подруга очень злится на то, каким образом один из сотрудников отделения обращается со мной. Злость моей подруги принесла мне радость. Это также позволило мне осознать, что гнев и возмущение, которые я начала чувствовать спустя несколько дней пребывания в отделении, не были неоправданными. Я смогла понять, что злиться на то, что происходит, для меня имело смысл. Если бы я не увидела злость моей подруги, я бы, возможно, усомнилась в своем собственном отклике даже в большей степени, чем я уже на тот момент в нем сомневалась.

Я боялась, что если встану и начну протестовать или бросать вызов каким-либо практикам, применяемым в отделении, то это будет рассмотрено как нечто, подтверждающее мой диагноз «параноидного психоза». Меня это так беспокоило, что каждый раз, когда я чувствовала, что начинаю злиться, я уходила в свою комнату и просто ходила там туда-сюда, чтобы успокоиться. Я никогда не забуду ту власть, которую надо мной имело это потенциальное использование диагноза. Я также никогда не забуду, как хорошо было видеть, что моя подруга злится. Это помогло мне понять, что я в своем уме.

Вспоминать тех, кто тоже побывал в похожей ситуации

На всем протяжении пребывания в отделении я вспоминала о том, как я работаю в качестве психотерапевта. Как психотерапевт я всегда интересуюсь, что думают мои клиенты о том, что для них полезно в их собственной жизни. Я отстаиваю их право определять свою собственную реальность. Я помню, что очень сильно придерживалась этой идеи и сама себе говорила: «Ты сейчас клиент, теперь твоя очередь, они не знают, что для тебя лучше всего, им придется тебя послушать».

Мне также очень помогло то, что я вспоминала людей, имевших проблемы психического здоровья, с которыми когда-либо работала. Я всегда их очень уважала. Это означало, что когда я сама оказалась в их ситуации, я смогла больше уважать сама себя, я смогла бороться и отстаивать свое достоинство, потому что я могла сказать себе: «Я такой же человек, как и ты. Ты заслуживаешь достоинства, поэтому и я заслуживаю достоинства». В течение этой недели в больнице мне периодически вспоминались разные пациенты, с которыми я работала за двадцать лет до того. Они как будто бы присутствовали там со мной, они как будто бы выручали меня, мы все были достойными людьми. Я также думала о моем отце, который довольно много времени провел в психиатрических клиниках. Три раза он был в больнице из-за депрессии. Вторая госпитализация случилась через десять лет после первой, а третья – через двадцать лет после второй. В последний раз он попал в больницу за год до моего кризиса. Было очень тяжело смотреть на него в этом депрессивном состоянии; но всякий раз, когда я о нем думаю, я думаю о том, какой он добрый человек. Он, наверное, самый добрый человек из всех, с кем я когда-либо общалась.

Я думаю о том, в каких психиатрических больницах он оказывался сорок лет тому назад и что он там переживал. Так много порядочных, достойных людей подвергались в психиатрических больницах жутким унижениям. Что-то в том, что отец проходил через похожие сложности, облегчило для меня в этой ситуации возможность чувствовать уважение к себе и придерживаться достоинства. Моему отцу сейчас восемьдесят лет, и я надеюсь, что он поймет, что его опыт переживания кризиса помогает мне в жизни. Когда я писала статью, это дало мне очень важную возможность поговорить с ним об этом опыте.

Когда мне было семь лет, я навещала отца в психиатрической больнице, и теперь я очень много думаю о том, что и каким образом рассказывать детям о моем собственном опыте. Когда я попала в больницу, моей старшей дочери было тринадцать лет, а близнецам было девять. Я не хотела, чтобы дети навещали меня в больнице, я встретилась с ними, как только меня выпустили из отделения.

С тех пор прошло больше двух лет, но я до сих пор думаю о том, что именно моим детям было бы полезно знать о моем опыте. Я не хочу, чтобы они стыдились, и не хочу, чтобы они боялись, что это может произойти снова, я не хочу, чтобы они испытывали вину; но все же я хочу, чтобы у них была возможность чему-то научиться на моем опыте, как я научилась на опыте моего отца.

Я надеюсь, что мои истории и мой опыт окажутся полезными другим людям; я надеюсь, что всё это было не зря. Я всегда буду помнить один из наиболее полезных разговоров, который у меня был с подругой, помогавшей присматривать за моими детьми, когда я была в больнице. Она рассказала эту историю своей коллеге по работе, а та ей сказала: «Ты знаешь, и ты, и я могли бы оказаться на ее месте». Эта фраза осталась со мной. Это, пожалуй, самые полезные слова, которые были мне тогда сказаны.

Просто так получилось, что со мной это произошло. Если вы когда-либо окажетесь в подобных обстоятельствах, я надеюсь, что какие-то из моих слов останутся с вами, и я надеюсь, что мы все будем продолжать работать над тем, чтобы изменить способы взаимодействовать с людьми, переживающими кризис.

Благодарности

В основу этой статьи легли материалы интервью, проведенного Дэвидом Денборо, штатным писателем издательства Dulwich Centre Publications.

Литература

Duncan, B., Miller, S. & Sparks, J. (2004). The Heroic Client: A revolutionary way to improve effectiveness through client-centered outcome-informed therapy. New Jersey: Wiley and sons.

Seikkula, J., Aaltonen, J., Alakare, B., Haarakangas, K., Keranen, J., & Sutela, M. (1995). Treating psychosis by means of open dialogue. In S.Friedman (Ed.), The Reflecting Team in Action. (pp.62-80). New York: Guilford.