Перед вами — четвертая глава из книги Шоны Рассел и Мэгги Кэри «Нарративная терапия в вопросах и ответах». Шона и Мэгги любезно дали разрешение на перевод и некоммерческое распространение этой книги. Перевод выполнен Дарьей Кутузовой, редактирование — Александрой Павловской. Мы благодарны Лене Ремневой за помощь в подготовке текста.
Данный материал изначально был опубликован в первом номере Международного журнала нарративной терапии и работы с сообществами за 2003 год.
1. Что значит «внешний свидетель»?
В рамках нарративной практики внешними свидетелями называются приглашенные люди, «аудитория» для терапевтической беседы — некая третья сторона, призванная слушать, свидетельствовать, признавать предпочитаемые истории и заявления об идентичности человека, обратившегося за консультацией. Внешние свидетели могут быть частью существующего «круга» этого человека — родственники, друзья и т.д., или же они могут не принадлежать этим социальным сетям. Это могут быть специалисты в области помогающих профессий ( и представлять собой «рефлективную команду». Или же они могут быть их числа бывших клиентов, обращавшихся ранее за консультацией по сходным проблемам и согласившихся помогать в теравпевтической работе другим людям, когда это необходимо. Внешние свидетели могут присутствовать на одной отдельной встрече или, если это группа профессионалов, работающих вместе, регулярно приходить на терапевтические сессии.
Когда присутствует более чем один внешний свидетель (особенно если это команда, работающая вместе), члены команды помогают друг другу формулировать свои отклики. Например, после высказывания одного из внешних свидетелей другой может задать ему несколько вопросов о том, что только что было сказано, чтобы весь процесс стал более осмысленным. В то время, когда внешние свидетели разговаривают друг с другом, человек, обращающийся за консультацией, слушает и не вмешивается в разговор.
Присутствие свидетеля на терапевтической сессии может быть крайне значимым, особенно если внешний свидетель слушает и откликается определенным образом. Например, Джорджи, 13 лет, некоторое время назад попала в автокатастрофу и страдала от проблем со сном, когда ее мама Энн привела Джорджи на терапию. На второй сессии терапевт решила проинтервьюировать Джорджи, предложив Энн занять позицию внешнего свидетеля. Постепенно Джорджи смогла поговорить о некоторых воспоминаниях об аварии, которые до сих пор преследовали ее; также она описала, какими разными путями она пробовала с помощью других людей преодолеть эту травму. Когда ее спросили, что для нее значило предпринимать все эти шаги, Джорджи сказала, что это подтверждает ее «решительность». Джорджи также говорила о том, почему ей важно, чтобы эти плохие воспоминания покинули ее; в частности, потому что не хочет отставать в учебе и не хочет быть бременем для своей семьи (а некоторые члены семьи тоже были в той аварии), и еще потому, что она хотела «снова жить своей жизнью».
После этого терапевт перестала задавать вопросы Джорджи и повернулась к Энн, спросив ее, что для нее было особенно важным в рассказе дочери. Энн ответила, что больше всего ее тронула решимость дочери и ее желание «снова жить своей жизнью». В ответ на дополнительные вопросы Энн рассказала, какова история развития этой решимости в жизни Джорджи. Энн вспомнила множество эпизодов, когда Джорджи демонстрировала решимость, начиная с самого раннего детства, как Джорджи боролась за то, чтобы жить полной жизнью. Когда терапевт спросила, почему эта решимость была настолько значима для Энн, та рассказала историю из своего собственного детства.
Когда Энн была маленькой, ее лучшая подруга в течение многих месяцев тяжело болела полиомиелитом, и что-то в решимости Джорджи напомнило Энн о подруге и о том, каким образом та вернула себе свою жизнь, освободив ее от последствий тяжелой болезни. Энн всегда восхищалась своей подругой, они продолжают общаться до сих пор. Когда терапевт спросил Энн, что для нее значит слышать, что Джорджи таким образом говорит о себе, и каково для Энн вспомнить о своей подруге в этом контексте, она ответила, что это помогает ей прикоснуться к чему-то, что она ценит больше всего в своей жизни. Еще Энн почувствовала гордость за Джорджи. Энн сказала, что знает, что Джорджи сейчас тяжело, но когда она слышит ее слова, то испытывает уверенность, что вместе с Джорджи они со всем справятся.
После этого терапевт повернулась к Джорджи. Та была заинтригована историей о подруге матери, — о том, каким образом эта подруга вернула себе свою жизнь, освободив ее от последствий болезни. Она была настолько заинтригована, что когда Энн предложила пригласить эту свою подругу на следующую сессию, чтобы они все могли об этом поговорить и узнать, что Джорджи делает, чтобы справиться с последствиями аварии, Джорджи эта идея очень понравилась. Таким образом, не только Энн, но и ее подруга стала внешним свидетелем предпочитаемой истории Джорджи о решимости и готовности жить более полной жизнью. Со временем тяжелые воспоминания оставили Джорджи, и она снова стала «жить своей жизнью».
Для Джорджи оказалось очень полезным, что ее мама и мамина подруга стали свидетелями тех позитивных шагов, которые она предпринимала в своей жизни, и что они признали ее решимость. В результате Джорджи смогла почувствовать контакт с другими людьми, что уменьшило ее чувства изоляции и беспокойства, а история о решимости и готовности жить своей жизнью стала более насыщенно описанной.
Предлагая человеку, обращающемуся за помошью, пригласить друзей или родственников на сессию в качестве свидетелей, мы повышаем вероятность того, что шаги, которые человек предпринимает в комнате для консультаций, могут быть воплощены в действия в его повседневной жизни. Практики работы с внешними свидетелями помогают установить связь между тем, что происходит в кабинете терапевта и в остальном пространстве жизни человека.
Важно отметить, что внешним свидетелям необходимо быть очень бережными в том, к чему они прислушиваются, и в том, что они говорят. В таких примерах, когда внешний свидетель не имеет предыдущего опыта работы в подобном формате, терапевт берет на себя особую ответственность (задавая определенные вопросы), чтобы отклики внешних свидетелей находились в определенных рамках. Ниже мы подробно исследуем, что это за типы вопросов.
2. Почему важно, чтобы у предпочитаемых историй были свидетели?
В каком-то смысле на сессиях нарративной терапии происходит определение предпочитаемой идентичности человека. Например, Джорджи заявила, что это именно ее решимость помогает ей избавиться от тяжелых воспоминаний, и терапевтические беседы были направлены на более насыщенное развитие этой истории о решимости. Если наша предпочитаемая история о том, кем мы являемся, остается только у нас в голове, не будет ощущения, что эта история реальна. Ощущение реальности или подлинности возникает только тогда, когда наши предпочитаемые истории засвидетельствованы какими-то значимыми людьми, когда мы получаем отклик от значимой аудитории. В данном случае это были терапевт, Энн и подруга Энн.
Тяжелые ситуации и проблемы в жизни часто способствуют их изоляции, оторванности от других значимых людей. Практики работы с внешними свидетелями бросают вызов изолирующим и индивидуализирующим последствиям проблемы.
Как пишет Хью Фокс: «Нарративная практика основывается на идее, что истории, которые мы рассказываем о себе, — это не частные и индивидуальные, но социальные достижения. Мы все знаем наверняка, что очень тяжело поддерживать некое заявление о собственной идентичности в изоляции. Мы всегда ищем кого-то, кто услышит нас, подтвердит наши заявления, откликнется на то, какими мы хотим быть. Важная часть наших заявлений об идентичности – это ценности, в соответствии с которыми мы хотим жить свою жизнь. Будучи в контакте с этими ценностями, мы все наверняка ощущали прилив сил, когда делились этими ценностями с единомышленниками. Работа с внешними свидетелями помогает достичь двух этих целей, то есть признать заявление об идентичности как нечто истинное и поделиться историями о том, что для нас важно в жизни. Таким образом, люди, с которыми мы работаем, начинают воспринимать себя и свою предпочитаемую идентичность как часть некоторого сообщества признания».
Фиона в течение всего детства подвергалась насилию и жестокому обращению со стороны отчима. Когда последствия этого насилия настигли Фиону в ее двадцать в виде кошмаров и страхов, она обратилась за консультацией. Прошло несколько сессий, и терапевт спросила, может ли она попросить несколько членов группы поддержки для женщин, переживших насилие, придти на следующую сессию. Терапевт объяснила, что она будет задавать Фионе вопросы, а женщины будут потом в присутствии Фионы уважительно обсуждать друг с другом, что для них значило быть свидетелями ее истории. Женщины, которых пригласила терапевт, уже были в этой роли раньше, и у них был опыт слушания уникальных эпизодов в истории Фионы и концентрации на альтернативной истории. Для Фионы эта предпочитаемая история была о близких отношениях с братом , которые поддерживали ее в самые тяжелые периоды, когда она подвергалась насилию. Именно ее брат заметил, что Фиона добрая и творческая девочка, и именно эти истории о себе она хотела бы развивать, она хотела быть больше в контакте с ними. Несмотря на то, что в настоящее время у Фионы нет возможности часто общаться с братом (он живет в другой стране), она рассказала о том, что недавно стала писать ему письма.
Когда дошла очередь до свидетельниц, женщины описали, насколько глубоко их затронула история Фионы о том, как она и брат заботились друг о друге, о той нежности, которую они проявляли друг к другу, даже когда страдали от жестокого обращения со стороны взрослого человека. Многие говорили, почему для них было важно услышать об этом. Кто-то рассказывал о тех, кто утешал их, когда они сами подвергались насилию. Услышав рассказ Фионы, эти женщины решили снова связаться с этими людьми. Кому-то было важно услышать о том, как Фиона описывает свои творческие способности, и это напомнило им об их собственных творческими планах.
Когда пришла очередь Фионы высказаться о том, что ей сказали свидетели, она расплакалась. По ее словам, это были слезы сопричастности. Фиона рассказала, что всегда чувствовала себя в жизни ужасно одинокой, особенно когда ее брат, который был единственным свидетелем того, что ей довелось пережить в детстве, уехал очень далеко. Но теперь, когда она узнала, что ее история была важна для этих женщин, все поменялось. Теперь есть другие люди, которые знают о ее жизни, люди, и этот рассказ, по отликам этих людей, помог им.
Фиона потом сообщила, что это чувство сопричастности очень помогло – те последствия насилия, которые изначально привели ее на консультацию, стали проявляться гораздо реже. Кошмары и страхи стали растворяться и исчезать, и у Фионы снова появилась возможность управлять своей жизнью.
3. Как возникли и как развивались эти способы работы?
Идея пригласить других людей слушать терапевтические беседы не нова. В традиции семейной терапии команды профессионалов часто слушают интервью с семьями, находясь позади односторонне-прозрачного зеркала, и после этого вырабатывают разные интервенции, в зависимости от того, в какой модели терапии ведется работа. Подход Тома Андерсена (Andersen, 1987) бросил вызов анонимности этих команд профессионалов и начал развивать различные способы применения рефлективной команды.
Использование внешних свидетелей в нарративной терапии складывалось под влиянием этих достижений в области работы с рефлективными командами . Также на эту работу сильно влияют идеи Барбары Майерхоф (Myerhoff, 1982, 1986), которая ввела термин «церемония признания самоопределения» (definitional ceremony) для описания процесса, посредством которого сообщество людей активно конструирует идентичности. Майкл Уайт (White, 1995) внес идеи, связанные с церемонией признания самоопределения и внешними свидетелями, в сферу терапии. Как мы обсудим ниже, в рамках нарративной терапии практики работы с внешними свидетелями и церемонии признания самоопределения были особо тщательно разработаны. Разные специалисты предлагают свои собственные формы церемонии признания самоопределения и работы с внешними свидетелями.
4. Что такое церемония признания самоопределения?
Иногда работа с внешними свидетелями осуществляется в формате, известном как «церемония признания самоопределения» (definitional ceremony). Этот термин был введен Барбарой Майерхоф (Myerhoff, 1982), проводившей антропологические исследования в сообществе евреев пожилого возраста в Венисе, Калифорния. Их социальная жизнь происходила в дневном культурном центре. Именно в этом центре Майерхоф обнаружила, какие именно повседневные способы используют члены этого сообщества, чтобы «сочинять себя». Эти люди были иммигрантами, и у них не было естественных свидетелей их прошлому и культуре. Они жили в окружении «посторонних людей, которым надо все объяснять». Пристально наблюдая за жизнью этого сообщества, Барбара Майерхоф смогла определить, какие именно процессы и практики использовались этими людьми, чтобы конструировать собственную идентичность в процессе:
«…когда культуры раздроблены и находятся в хаосе, правильную аудиторию слушателей бывает трудно найти, может не быть естественных обстоятельств для перформанса идентичности, и тогда эти обстоятельства должны создаваться искусственно. Я обозначила подобные перформансы смысла термином «церемония признания самоопределения», понимая под этим коллективное самоопределение, нацеленное на то, чтобы озвучить в присутствии аудитории определенную интерпретацию, недоступную в иных условиях». (Myerhoff, 1982, стр.105).
Согласно Барбаре Майерхоф, церемония признания самоопределения «…дает людям возможность быть увиденными на их условиях посредством привлечения свидетелей их человеческого достоинства, жизненности и бытия». (Myerhoff, 1986, стр. 267).
Основываясь на наблюдениях Барбары Майерхоф, Майкл Уайт внес термин «церемония признания самоопределения» в свою работу в терапии и консультировании и сосредоточился на роли внешних свидетелей в подтверждении подлинности заявлений людей о собственной идентичности (White, 1995).
Посредством специальным образом организуемых церемоний признания самоопределения люди, которые обращаются к нарративным терапевтам, получают возможность рассказать и пере-рассказать свои предпочитаемые истории в присутствии слушателей. Члены аудитории слушателей становятся внешними свидетелями, чья роль –активно признавать предпочитаемую историю человека.
Церемонии признания самоопределения в нарративной практике, как правило, состоят из четырех частей.
Часть первая: терапевт интервьюирует человека, обратившегося за консультацией, свидетели слушают. Иногда внешние свидетели сидят позади односторонне-прозрачного экрана, хотя это необязательно (работа с внешними свидетелями может вообще проходить в воображении).
Часть вторая: внешние свидетели выходят из-за экрана и меняются местами с терапевтом и человеком, который пришел за консультацией. Внешние свидетели обсуждают друг с другом, что для них значило услышать беседу, произошедшую в первой части.
Часть третья: люди снова меняются местами, и терапевт расспрашивает человека, обратившегося за консультацией, каково было слушать отклик внешних свидетелей.
Часть четвертая: все собираются вместе, чтобы обсудить происшедшее, и здесь есть возможность узнать у терапевта, почему он задавал эти конкретные вопросы.
Подобные церемонии признания самоопределения часто используются в терапии, но также могут применяться для организации собраний в сообществе .
5. Какой отклик дают внешние свидетели?
Это важный вопрос, и здесь мы сосредоточимся на двух различных метафорах, которые в настоящее время влияют на представление о внешних свидетелях. Первое – это метафора «любопытства и тайны», а вторая – это «признание резонанса и трансформации/перемещения».
Любопытство в отношении уникальных эпизодов: расширение терапевтического расспрашивания
Многие люди, которые за последние десять лет обучались в рамках нарративного подхода и в контексте этого побывали частью рефлексивной команды, знают, что у внешних свидетелей есть задача ориентироваться на присоединение, тайну, альтернативные ландшафты и деконструкцию того, что происходит в жизни человека, пришедшего к терапевту (White, 1995). Например, внешние свидетели могут задавать следующие вопросы:
Кэрол: Я обратила внимание, что Джим действительно сильно продвинулся и смог уменьшить влияния Тревоги на свои взаимоотношения с другими людьми, а теперь мне очень любопытно, как он подготовился к этому. Интересно, какие шаги он предпринял, чтобы быть готовым дать отпор влиянию Тревоги.
Берни: Да, а мне еще интересно, что это нам говорит о Джиме – что он способен сделать это? Как ты думаешь, что ему потребовалось для того, чтобы начать сопротивляться?
Подобные отклики направлены на приглашение человека, находящегося в центре беседы, к возрождению или созданию альтернативной истории своей жизни и/или взаимоотношений. Подобные вопросы расширяют нарративное терапевтическое расспрашивание.
Для того чтобы человек, находящийся в центре беседы, не воспринимал подобное любопытство как «чисто научное» или как навязывание определенных «истин», члены терапевтической команды тщательно деконструируют свои комментарии, размещая их в рамках собственного личного опыта. Например, Кэрол может сказать, что ей любопытно, как именно Джиму удалось подготовиться к сопротивлению Тревоге, потому что, слушая Джима, она вспомнила, что когда она обращает внимание на мелкие шаги, это иногда помогает ей самой в преодолении жизненных сложностей.
Берни: Кэрол, а почему тебе интересно, какие шаги предпринял Джим, чтобы сопротивляться Тревоге?
Кэрол: Ну, когда я слушала Джима, я осознала кое-что – насчет того, как сама реагирую на сложные ситуации в моей жизни. Например, всякий раз, когда я выступаю перед большой аудиторией, я очень сильно нервничаю. Но услышав, как вдумчиво Джим подходит к тому, чтобы разобраться с Тревогой в своей жизни, я нашла в себе силы подумать, как я могу разобраться со своим собственным беспокойством. Мне было бы интересно узнать больше о том, как Джим подготовился к этому, о тех малых шагах, которые он совершил, прежде чем начал сопротивляться Тревоге в своей жизни, потому что мне кажется, что именно в области этих малых шагов я бы тоже могла что-то поделать с собственными жизненными трудностями.
Когда внешние свидетели выражают свое любопытство и начинают расспрашивать, каким образом развивались альтернативные истории в жизни человека и что именно эти достижения могут значить для идентичности человека, это может способствовать дальнейшему насыщенному описанию альтернативных историй. Человек, чью жизнь обсуждают, может двинуться в любом из направлений, подсказанных этими вопросами.
Признание резонанса и трансформации/перемещения
В течение многих лет, прошедших с начала применения работы с внешними свидетелями, люди в центре этих бесед часто говорили, что самыми мощными и значимыми для них были комментарии о том, что внешние свидетели оказались каким-то образом затронуты рассказанной историей, что эта история как-то на них повлияла. Особенно важно было, когда подобный отклик давался в терминах изменений в жизни и работе внешнего свидетеля.
Когда внешние свидетели подтверждают, что затронуты услышанным и увиденным, когда они объясняют, почему они так затронуты, и рассказывают, каким образом жизнь их изменится в результате, — это, как правило, оказывает очень мощный терапевтический эффект. Откликаясь на подобные комментарии внешних свидетелей, человек, находящийся в центре церемонии, может сказать: «я рад, что то, через что мне довелось пройти, было все-таки не зря, что моя история может быть полезна другим людям»,- или: «я никогда не думал, что от того, что я расскажу эту историю, кому-то может быть польза».
Раньше ведущей метафорой данной практики было любопытство, теперь все более привилегированными являются метафоры резонанса и трансформации/перемещения. Теперь это не столько способ расширения терапевтического расспрашивания, а скорее шанс объединения жизней вокруг общих тем и ценностей.
Ниже мы включили приводим «карту» работы с внешними свидетелями, разработанную Майклом Уайтом (White, 2002) в контексте этих метафор резонанса и трансформации/перемещения. Эта «карта» описывает четыре категории откликов внешних свидетелей:
1. Выявление выражений
Когда вы слушаете истории жизни человека, находящегося в центре церемонии признания самоопределения, какие слова и выражения привлекают ваше внимание, запускают работу вашего воображения? Что вызывает у вас отклик?
2. Описание образа
Какие образы, связанные с жизнью этого человека, с ним самим и с миром в целом, возникли у вас под влиянием этих слов и выражений? Что, как вам кажется, эти выражения говорят о том, что для человека важно, что он ценит, какие у него убеждения, надежды, мечты и добровольно взятые на себя обязательства?
3. Воплощение интереса, или резонанс
Что именно в вашей жизни/работе могло бы объяснить нам, почему именно эти выражения привлекли ваше внимание или вызвали у вас отклик? Есть ли у вас ощущение, какие аспекты вашего жизненного опыта срезонировали с этими словами и выражениями и вызванными ими образами?
4. Признание трансформации/перемещения
Куда вас привела вас история об этой жизни? К чему вас ведет этот свидетельский опыт, о чем это вас заставляет задуматься? Возможно, вы к чему-то не пришли бы, если бы не присутствовали здесь в качестве свидетеля? Если ваша позиция теперь, после присутствия здесь и историю, несколько изменилась по сравнению с прежней, не могли бы вы рассказать, каким образом?
Давайте рассмотрим еще один пример. Эд пришел на терапию, потому что беспокоится о своих отношениях со своим восемнадцатилетним сыном, жизнь которого захватили наркотики. Терапевт, с которым работает Эд, работает в организации, где сотрудники часто выступают в качестве внешних свидетелей на терапевтических сессиях друг друга. В данном случае на сессии присутствует рефлективная команда, в которой в роли внешних свидетелей выступают терапевты.
Во время первичной терапевтической беседы (первая часть церемонии признания самоопределения) Эд рассказал, что как отец он испытывает чувство утраты, поскольку больше не может разговаривать с сыном как раньше. В ходе беседы терапевт выяснила, почему Эду важно оставаться в контакте с сыном, невзирая на то, что наркотики могут помешать этому.
Далее Эд и терапевт поменялись местами с рефлективной командой. Вылушав рассказ Эда, один из членов рефлективной команды, Гарри, оказался очень затронут возникшим у него образом Эда, стоящего рядом с сыном, в то время как наркотики (как страшное чудовище) стараются прокрасться между Эдом и его сыном и отделить их друг от друга. Гарри не полностью понимал, почему этот образ настолько трогает его. У него два сына, и он подумал, что, возможно, этот образ имеет отношение к его отношениям с ними, хотя он не полностью понимает, какое. Когда пришла его очередь говорить, Гарри очень осторожно внес в групповую дискуссию образ, который у него возник, добавив, что ему было важным поделиться этим образом, потому что он вызывает у него очень сильные чувства. Мэнди, работавшая с Гарри и знавшая, насколько для него важны отношения с сыновьями, задала Гарри несколько вопросов, в то время как Эд и терапевт слушали.
Мэнди: Что именно в том, что говорит Эд, связано для тебя с возникшим образом?
Гарри: Ну, я думаю, что когда я осознал, насколько крепко Эд держится своей позиции, сопротивляется ужасному влиянию наркотиков – вот это на меня больше всего повлияло. Он сказал одну фразу, которую я запомню надолго. Он сказал: «я никогда не позволю им – в смысле, наркотикам – убедить меня, что вот этот мальчик – не мой сын».
Мэнди: А эта сторона рассказа Эда с чем в твоей жизни так сильно резонирует?
Гарри: Ты знаешь, что у меня двое сыновей примерно того же возраста, что и сын Эда. И хотя наркотики не играют такую большую роль в их жизния я хотел бы так же ясно, как Эд, осознавать, что мои сыновья всегда ими и будут — неважно, через что они могут пройти и какую боль они могут мне причинить. Я думаю, что я просто осознал, каких усилий может требовать поддержание этой связи в условиях, когда наркотики пытаются все испортить.
Мэнди: А как тебе кажется, что приходится делать Эду, чтобы поддерживать эту связь?
Гарри: Ух! Очень много! Он остается открытым перед своим сыном, не осуждает его, не считает его плохим человеком, но при этом ясно высказывается против наркотиков. Еще любовь, очень много любви. И еще знание о том, что сын может с этим справиться, но ему нужна поддержка. И мне кажется, все это – это как раз о том, что для меня важнее всего в отцовстве.
Мэнди: Как тебе кажется, что изменится в твоих отношениях с детьми теперь, когда ты услышал все это от Эда?
Гарри: Мне кажется, что я буду опираться на этот образ, возвращаться к нему всякий раз, когда между мною и сыновьями возникнут какие-то сложности. Этот образ даст мне веру в то, что какой бы ни была проблема, я буду знать, что все-таки это мои мальчики и ничто нас не разлучит.
Когда Эду была дана возможность рассказать, что отклики Гарри и других членов команды значили для него, он сказал, что теперь чувствует себя более уверенным в тех решениях, которые принимает. Эд сказал, что гордится тем, что он сам и его сын могут, не смотря ни на что, дать что-то важное Гарри, и добавил, что такой гордости не испытывал уже очень давно. Эд точно знал, что уйдет с этой сессии с обновленным чувством надежды; он сказал, что в каком-то смысле это его работа, его задача – хранить надежду, пока его сын переживает тяжелые времена. Эд сказал, что ему самому будет проще возрождать эту надежду, вспоминая слова Гарри.
Когда внешние свидетели дают свой отклик, главное, чтобы их слова, все, что они говорят, шли на пользу человеку, обратившемуся за помощью, — несмотря на то, что внешние свидетели часто говорят о различных аспектах своей жизни, объясняя, куда именно определенное высказывание их «переместило», почему оно их затронуло и каким образом. Внешние свидетели как группа отвечают за то, чтобы беседа постоянно возвращалась к человеку, обратившемуся за помощью. В примере, приведенном выше, Мэнди продолжала заботиться о том, чтобы то, что говорит Гарри, продолжало быть непосредственно связано с рассказом Эда.
Откликаясь подобным образом, внешние свидетели на самом деле устанавливают связи между своей собственной жизнью и жизнью человека, который обращается за помощью. Это не случайные, но намеренные связи, основанные на общих ценностях и добровольно взятых на себя обязательствах. Например, Гарри связал свою жизнь с историями, рассказанными Эдом, в отношении определенных принципов родительства и добровольно взятых на себя обязательств отца по отношению к детям. В первом примере в этой главе были установлены связи между решимостью Джорджи и сходным обязательством, сформулированным подругой ее матери — решимостью излечиться от болезни. Эти связи вокруг общих тем вносят огромный вклад в насыщенное описание альтернативных историй и заключений об идентичности. Например, чувство решимости Джорджи нашло свои корни в прошлом и обрело связь с другими. Это придало ей сил в преодолении травмы. Самовосприятие Эда как заботливого отца также приобрело более насыщенное описание. Отклик Гарри помог Эдду осознать, каким образом его поступки связаны с его родительскими ценностями, и это также очень его поддержало.
В целом, когда мы рассматриваем отклики внешних свидетелей в терминах резонанса и трансформации/перемещения, следует использовать следующие вопросы:
• Что меня затронуло, что меня поразило?
• Что именно в моей жизни, в моем опыте привело к тому, что эти выражения затронули меня?
• Куда меня приводит слушание и свидетельствование этой истории, о чем она меня заставляет задуматься?
• Какой может стать моя жизнь теперь, когда я нахожусь в этой новой точке?
Приглашая внешних свидетелей на терапию, именно эти вопросы терапевт будет задавать внешним свидетелям¸ чтобы их отклики не «сбивались с пути».
6. Каковы основные риски, связанные с работой с внешними свидетелями, и как их можно избежать? Есть ли у вас какие-нибудь подсказки на этот счет?
В практике работы с внешними свидетелями важны определенные навыки. В зависимости от того, какой опыт и какая подготовка у группы внешних свидетелей, либо терапевт может взять ответственность за то, чтобы заранее подготовить группу внешних свидетелей и далее интервьюировать каждого из них, простраивая опору для полезных откликов, либо, если группа более опытная, сами участники принимают ответственность друг за друга и за сам процесс, переориентируя менее полезные отклики и задавая вопросы, ведущие к более полезным откликам.
Ниже мы приведем несколько подсказок в отношении основных сложностей, с которыми сталкиваются люди, начинающие привлекать внешних свидетелей. Эти подсказки были составлены на основе материалов, предложенных разными терапевтами.
• Избегать восхищения
Время от времени мне приходится напоминать себе, что, несмотря на то, что практика работы непосредственно связана с признанием знаний, умений, ценностей и добровольно взятых на себя обязательств тех, кто обращается за помощью, речь все-таки не идет о восхищении. Мне кажется, достаточно просто соскользнуть в подчеркивание исключительно положительных фактов и поздравление человека с совершением тех шагов, которые он предпринял. Хотя у меня при этом добрые намерения, теперь мне ясно, что иногда восхищение может восприниматься как определенная снисходительность, высказывание с позиции «сверху».
Когда я начинаю поздравлять или восхищаться, получается, будто бы я решаю, какой шаг – позитивный; будто бы я нахожусь в позиции, позволяющей мне решать, какой путь – правильный. Когда я восхищаюсь чьим-то поведением, это определенная форма суждения. Я выношу суждение о поведении человека как о хорошем. Но это же подразумевает определенный стандарт, относительно которого я выношу этоу суждение. Это также подразумевает, что человек может не достичь этого стандарта. Может, в другой раз я не буду этого хвалить, а, наоборот, буду его ругать, или мое молчание само по себе будет достаточно красноречивым?.. В результате человек может начать пытаться понравиться мне и соответствовать моим стандартам и ценностям. В результате окажется, что я, сам того не желая, предложил людям судить о себе и приводить себя в соответствие с моими стандартами и ценностями.
Восхищение также говорит о моей позиции в отношениях с этими людьми: что я как бы вправе выносить суждения об их поступках, и поэтому я как бы нахожусь «над ними», «сверху». Восхищение, соответственно, может рассматриваться как нечто снисходительное, как выражение моего превосходства. Именно это для меня оказалось наиболее сложным в практике работы с внешними свидетелями: помнить, что речь идет не о поздравлении, но об отклике: что для меня значило – услышать историю человека, и почему, к чему это меня привело, как это меня затронуло, что я из этого выношу, на что меня это вдохновляет в том или ином аспекте моей жизни и работы.
Конечно, в социуме существуют места для восхищения: выступление без последующих аплодисментов было бы унылым. Тем не менее, однако, в контексте терапии и в большинстве иных контекстов я теперь стараюсь избегать похвалы и пытаюсь проявлять другие формы признания; например, говорить о том, как чужая жизнь позитивно повлияла на мою, и почему. В свою очередь, я обнаруживаю, что люди вокруг меня гораздо в большей степени настроены принять это признание, в то время как похвалу часто просто отметают. И такое восприятие гораздо больше соответствует моим представлениям об отношениях с другими людьми. Но до сих пор в этом месте у меня иногда возникают трудности, и я продолжаю работать над собой. Всякий раз, когда я участвую в рефлективной команде, я прошу других членов команды задавать мне вопросы, если в какой-то момент им кажется, что я начинаю кем-то восхищаться.
• Отказаться от советов
Если я невнимательна, я обнаруживаю, что хочу дать совет человеку, который только что закончил говорить, пытаюсь решить за него его проблему. Иногда я могу даже сформулировать свой совет в форме вопроса, например, «мне любопытно, думала ли Джейн о том, чтобы…» — но ведь это же не вопрос, на самом деле! Это скорее утверждение: «я думаю, Джейн стоило бы сделать…» Я осознала, что с большей вероятностью я буду так себя вести, если люди рассказывают историю,которая меня реально затрагивает. В этот момент мне ужасно хочется дать совет! Как будто бы из-за того, что я, возможно, пережила нечто подобное, я теперь знаю, что лучще для другого человека! Но я не хочу занимать позицию эксперта в жизни рассказчика. Теперь всякий раз, когда я слышу истории, которые на меня особенно мощно воздействуют, я напоминаю себе не давать советов, а просто рассказывать о том, почему эта история так сильно меня затронула. Я знаю, что также могу положиться на других членов команды, которые могут задать мне уточняющие вопросы об этом.
• Уделять внимание альтернативным историям
Задача внешнего свидетеля – ориентироваться в первую очередь на предпочитаемые истории, на альтернативные истории в жизни человека. Если человек рассказал и о сложностях, и о каких-то уникальных эпизодах, наша ответственность – сосредоточить свою энергию на возникающей альтернативной истории. Это, однако же, не означает, что мы игнорируем проблемы; важно, чтобы мы находили способы значимым образом признавать их. Но также мы должны понимать, что не стоит уходить с головой в формулирование отклика о проблеме. Я иногда этим страдаю, но в последнее время мне удается с этим справляться.
• Выстраивать командную работу
Научиться работать в команде с другими внешними свидетелями – это навык, освоение которого требует времени. Иногда получается так, что каждый хочет высказаться, вместо того, чтобы задавать вопросы другим членам команды или выстроить беседу между ними.
Если команда большая, часто бывает так, что нет времени на высказывание каждого. И хотя изначально я всегда старалась высказаться первой, в последнее время мне гораздо стало интереснее работать над тем, чтобы мы вместе как команда давали хороший свидетельский отклик. Это значит, что я больше интересуюсь тем, чтобы развить комментарии и отклики других людей, задавать вопросы, развивать беседу. Я также осознаю, что мое присутствие имеет значение, если я проявляю интерес. Наш коллективный вклад моего важнее индивидуального.
• Обращать внимание на длительность высказывания
Иногда, когда я волнуюсь, я иногда говорю слишком много, начинаю изъясняться монологами. А когда ты внешний свидетель, говорить слишком много – не слишком хорошая идея. Длинные речи часто звучат так, словно мы все знаем и сейчас расскажем человеку, что ему надо делать. Чтобы уменьшить этот риск, я всегда организую ситуацию так, что если меня начинает заносить, кто-то из других внешних свидетелей перебивает меня или задает вопрос, и тогда процесс отклика становится беседой, а не как серией разных монологов.
• Следить за тем, чтобы меня не уносило в мою личную историю
Я помню, был один случай, когда человек, находившийся в центре беседы, рассказал о своем одиноком детстве … и, когда дело дошло до откликов, меня понесло. И я все говорил и говорил о том, как мне было одиноко в детстве, что эти переживания значили для меня, но я никак не связывал это с альтернативной историей человека, и фактически ничего не говорил о том, как на меня повлияла история этого человека, куда она меня ведет. Я просто рассказывал свою историю, и каким-то образом она стала центральной. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне так неловко! Но, на самом деле, это достаточно распространенное явление. Теперь, когда я провожу обучающие группы, всегда рассказываю об этом. Ответственность всей группы свидетелей – не допустить подобного. Бывает, что кого-то уносит в его собственную историю; тогда ответственность других членов команды – задать этому свидетелю вопросы, которые бы снова вернули фокус внимания на человека, ради которого мы здесь сегодня собрались.
• Прослеживать историю прошлого
Отдельные, наиболее мощные моменты, касающиеся терапевтических бесед, касаются прошлого, рассказов, объясняющих почему определенные вещи важны в нашей жизни. Простое восхищение кем-то и его поступками не объясняет, почему высказывания этого человека что-то значат для моей истории. Я стараюсь сосредотачиваться на роли истории в том, что мы стали тем, кто мы есть. Я стараюсь помнить, что необходимо связывать рассказы о моей жизни с теми ценностями, о которых говорит человек, обратившийся к терапевту.
• Избегать навязывания ценностей
Мне важно отслеживать, чтобы мой отклик невольно не воспроизводил «нормы» нашего общества, а соотносился с тем, что в человек в действительности рассказал о своих собственных ценностях. Иными словами, иногда очень просто сделать допущение, что какое-то событие вызвало бы у человека радость или что человек, возможно, надеется достичь некой цели, хотя на самом деле никто об этом не говорил. Мне важно всегда помнить, что каждый из нас живет свою жизнь по-своему. Если я буду предполагать, что другой человек хочет того же, чего и я, или мечтает о том, о чем мечтаю я, я могу очень здорово напортачить в своих свидетельских откликах. Требуется много практики, чтобы продолжать постоянно деконструировать предположения, на которых я основываю свою жизнь, но это в самом деле помогает мне быть хорошим свидетелем для историй жизни других людей. Ведь тогда я начинаю обращаться к тем ценностям, надеждам и ожиданиям, о которых человек сказал вслух, или по крайней мере, не строю предположений о тех ценностях, которые человек не озвучил.
• Избегать сравнения
Когда у человека в центре беседы появляется возможность подумать о том, какой именно свидетельский отклик был для него наиболее значимым, для меня оказалось важным помнить, что это не экзамен, не вынесение оценки умениям внешних свидетелей. Мы, внешние свидетели, просто не знаем и не можем знать, какие образы, связи, эпизоды из наших рассказов окажутся для человека наиболее значимыми. Это делает процесс непредсказуемым. Терапевт задает вопросы, почему определенные отклики внешних свидетелей были значимы для человека, и это является частью длительного процесса пересочинения жизненной истории и идентичности человека. Хотя, конечно, существуют определенные навыки внешних свидетелей и «карты», которым можно следовать, я стараюсь помнить, что нам, внешним свидетелям, неполезно вступать в конкурентные отношения и сравнивать, чей свидетельский отклик лучше.
• Понимать, к чему прислушиваться
Когда я сижу позади одностороннего зеркала, мне порой кажется, что по ту сторону столько всего происходит, что непонятно, к чему именно прислушиваться. Для меня оказались особенно полезными вопросы-напоминания, которые разработала Мэрилин О’Нил. Теперь, когда я нахожусь позади экрана, я стараюсь задавать себе эти вопросы:
— что я больше всего ценю или недостаточно ценю в том, что требуется, чтобы проживать ту жизнь, о которой идет речь, в тех условиях, которые описываются?
— каким образом эта история бросает мне вызов или куда-то продвигает мою жизнь?
— каким образом способ бытия рассказчика трогает меня, ободряет меня или вдохновляет?
— что в самом развитии этой истории, в проявленных ценностях, намерениях, принципах я хотел бы больше ценить в своей жизни или больше реализовывать?
Эти вопросы помогают мне занять позицию по отношению к рассказываемой истории и подготовиться к собственному отклику.
• Конфиденциальность и тайна частной жизни
Вопрос о конфиденциальности и тайне частной жизни – вопрос, который мы часто поднимаем у себя на работе. Исторически сложилось так, что необходимо сохранять конфиденциальность в отношении того, о чем идет речь на сессии у психолога или терапевта (исключение могут составлять супервизии или случаи, когда человек может нанести вред себе или другим людям). Однако, признавая ценность более широкой аудитории или свидетелей для предпочитаемых историй, для альтернативных историй в жизни человека, мы пришли к необходимости пересмотреть этот подход к пониманию конфиденциальности. В нашей работе с детьми и подростками мы осознали, насколько важным является присутствие внешнего свидетеля для их историй и какую мощную поддержку этот опыт дает их мечтам, надеждам и умениям.
Когда ребенок или подросток совершил какие-то значимые, позитивные шаги в своей жизни, например, освоил новые навыки, восстановил взаимоотношения, которые пострадали в результате употребления психоактивных веществ или чего-то еще, — мы заинтересован в том, чтобы как можно шире распространить эту «благую весть» (посредством практики внешнего свидетельствования, посредством искусства, видеозаписей, сочинения песен). Традиционное понимание конфиденциальности может ограничить распространение этой «благой вести».
Сегодня мы перед организацией работы с внешними свидетелями очень подробно обсуждаем, о чем можно и о чем нельзя потом говорить после сессии. Так как на жизнь внешних свидетелей тоже беседы, в которых они участвуют, также оказывают влияние, бывает, что они хотят иметь возможность ссылаться на эти беседы в разговоре с другими людьми, и мы поэтому обсуждаем, каким образом это может быть сделано без называния имен и нарушения тайны частной жизни. Одна-единственная сессия работы в формате «церемонии признания самоопределения» может повлечь за собой большой резонанс. Человек в центре беседы, как мы надеемся, получает новые направления в жизни, и он может захотеть обсудить то, о чем говорилось на встрече, со своими родственниками и друзьями. Члены группы внешних свидетелей тоже могут придти к каким-то новым выводам касательно собственной жизни, своей истории, того, что для них важно, и они также могут захотеть обсудить это со своими близкими. Можно прийти к решению, что имена людей останутся конфиденциальными, равно как и какие-либо идентифицирующие детали, но темы и результаты беседы можно распространять в более широком кругу.
Это очень ценное обсуждение, которое можно проводить в начале, перед работой с внешними свидетелями, и повторять его в завершении, когда уже можно понять, какие результаты этой беседы могут оказаться потенциально полезными для всех вовлеченных лиц и для какой-либо более широкой аудитории.
7. В каких контекстах происходит работа с внешними свидетелями?
Как уже было сказано ранее, внешними свидетелями могут быть помогающие специалисты, друзья, партнеры, родитель или ребенок того человека, который обратился за помощью к терапевту. Также это могут быть студенты или терапевты, проходящие подготовку. Существует много способов и контекстов работы с внешними свидетелями. Здесь мы попытались предложить вам некоторый обзор способов применения практики работы с внешними свидетелями.
• Я очень ценю радость, которая часто возникает, когда мы привлекаем внешних свидетелей. Я вспоминаю, как я работала с маленькой девочкой. Ее звали Перл. Ей было 4 года и у нее были сложности с тем, чтобы контролировать «лишние слезы» (слези, без которых, как она считала, можно было бы и обойтись). В тот день, когда она решила, что эти противные слезы ей в жизни не нужны, мне вспомнилась другая девочка такого же возраста, по имени Милли, у которой в жизни тоже была такая проблема. Когда Перл и ее мама были у меня в кабинете, я спросила их, не будут ли они против, если я позвоню Милли по телефону. Они с большим удивлением слушали по громкой связи, как я рассказывала Милли, что происходит с Перл. Милли была очень бережным, заботливым внешним свидетелем, и я задала ей несколько вопросов, чтобы она рассказала, как она справлялась с такой проблемой в своей жизни. Мы могли услышать, как она рада, что может предложить что-то Перл. Для Перл это оказалось поворотной точкой, и девочки подружились. Теперь они регулярно посылают друг другу рисунки и записки.
• Мы сейчас пытаемся создать группу внешних свидетелей для мужчин, которые в прошлом совершали насилие, а теперь активно стремятся жить в соответствии с ценностями уважения и заботы к другим людям. У нас много надежд, связанных с этим проектом, но мы также очень долго и последовательно работаем над ним. Мы надеемся, что в какой-то момент у нас появится группа мужчин, к которым мы сможем обращаться, чтобы они послужили свидетелями тех шагов, которые предпринимают другие мужчины, дабы перестать практиковать насилие и жестокое обращение
• Практики работы с внешними свидетелями могут быть очень творческими. Иногда во время собраний сообщества, организованных на основе метафоры церемонии признания самоопределения, можно сделать так, что использовать музыку и песни как элемент церемонии. Слова, которые люди используют в беседах, могут стать словами песни, их можно спеть и записать эту песню на диск. Можно также устроить коллективное исполнение этих песен. Если такие песни являются документами историй, их исполнение может стать источником надежды и поддержки. Чем больше людей получает возможность услыщать эти песни, тем больше внешних свидетелей позитивных достижений в чьей-то жизни. В этих же целях можно использовать видео (примеры подобных практик вы можете найти на сайте Далвич-центра в раздел «Песни как отклик на травму и сложные жизненные ситуации» http://www.dulwichcentre.com.au/songs.html).
• Студенткой я очень ценила те моменты, когда у меня была возможность побыть членом группы внешних свидетелей или рефлективной команды. Когда практики внешнего свидетельствования являются частью обучения, всем очевидно, что мы от этого тоже получаем пользу, равно как и люди, которые обращаются за консультацией. Открытость и прозрачность в вопросах того, какой вклад клиенты вносят в наше понимание как терапевтов, стали очень важны для меня. На каждой сессии, в которой я выступала в качестве внешнего свидетеля, я узнавала что-то новое о себе, о том, что такое нарративная практика, и о том, что такое «быть хорошим внешним свидетелем». Я сознаю, что для этого требуется освоить много умений, и что это требует очень тщательной работы. Я ценю возможность учиться, будучи частью команды.
• В моем опыте практики внешнего свидетельствования иногда могут служить решению конфликтов. Например, в работе с парами возможно интервьюировать одного члена семьи, а другой в это время выступает в качестве внешнего свидетеля. После этого на следующей сессии можно поменять их ролями. Подобная работа может производить освобождающий эффект, — может иметь место беседа с одним человеком, которая раскапывает, обнажает какие-то важные, уникальные эпизоды и альтернативную историю. Другой член пары далее имеет возможность рассказать, что именно ему важно было услышать и почему это было важно. Я обнаружила, что это осовобожает от рутинных ссор или разногласий.
• Практики внешнего свидетельствования и церемония признания самоопределения могут использоваться в различных контекстах, не только в кабинете терапевта. Например, если в организации есть какие-то сложности, можно провести серию бесед, в которой отдельных сотрудников можно интервьюировать, в то время как другие выступают как внешние свидетели. Одну группу сотрудников можно проинтервьюировать об их роли в организации, о том, какие у них есть надежды, добровольно взятые на себя обязательства в связи с работой, о том, что, по их мнению, представляет сложности, и о том, что все-таки поддерживает их в работе . Эти интервью могут включать беседы, направленные на восстановление участия . Другую группу сотрудников можно попросить послушать истории коллег и подумать о том, какие аспекты истории вызывают отклик или ощущение сопричастности. Вторая группа после этого может рассказать о своих откликах под руководством фасилитатора или терапевта. На следующей встрече роли можно поменять, и вторая группа будет проинтервьюирована, в то время как первая группа будет слушать и давать отклик. Этот вид организации разговора, эта структура в ста процентах случаев создает иные взаимодействия и позволяет коллегам по-новому узнать о надеждах, добровольно взятых на себя обязательствах и историях друг друга.
8. Что вам больше всего нравится в практиках работы с внешними свидетелями?
Ниже мы перечислим ответы разных людей на вопрос о том, почему им нравятся практики работы с внешними свидетелями.
• Для меня наиболее важен отклик от семей, с которыми мы работаем. Я довольно часто слышу, как люди говорят:
«у меня и представления не было, что моя жизнь так много значит для других людей»; «они (внешние свидетели) так внимательно слушали то, о чем я говорила! Мне просто не верится!»; «услышав их отклики, я смог иначе взглянуть на собственную жизнь»; «мне было так страшно говорить о моей жизни, но теперь я вижу,что я не зря на это пошел. Вы мне все помогли почувствовать, что мои слова имеют значение. Я и не представлял себе, что мой рассказ может быть настолько полезным другим людям»; «это очень сильно отличалось от моих ожиданий. Я сидел и слушал, что они говорили, и это было что-то потрясающее. У меня теперь есть многое, о чем подумать».
Но еще больше меня радуют изменения, которых люди добиваются в своей жизни после подобных встреч. По-моему, это связано с тем, что внешние свидетели способствуют насыщенному описанию альтернативных историй в жизни людей. Если поначалу кто-то может признать, что совершает некие малые шаги, чтобы вернуть себе свою жизнь, освободить ее от воздействия жестокого обращения, то после отклика внешних свидетелей эти малые шаги воспринимаются как гораздо более значимые не потому, что они преувеличены или восприняты как-то сугубо романтически, и не потому, что человек становится героем, но просто потому, что возникли связи между надеждами человека касательно собственной жизни и надеждами других людей в связи с тем, чего бы они хотели в своей жизни, установлены связи между историями. Вместо того, чтобы в одиночестве совершать эти малые шаги, человек теперь находится в контакте с другими, кто хочет жить определенным образом. Теперь у этих шагов есть свидетели, люди, для которых эти шаги были значимы; и которые объяснили, почему для них это так и что в итоге изменится в их жизни и работе. Проще говоря, мне очень нравится, какие изменения становятся возможными, когда эти малые шаги оказываются засвидетельствованными.
• В этих практиках мне очень нравится, что мы, терапевты, перестаем быть в фокусе внимания. В то время как ответственность за обеспечение безопасности лежит на нас, и мы, несомненно, активно вовлечены и в подготовку, и в проведение этой практики, наблюдая за тем, чтобы ничто не сбилось с пути, — в процессе работы мы все-таки оказываемся вне центра, что очень здорово. Это особенно очевидно, когда внешние свидетели – друзья или родственники человека, обратившегося за консультацией. Очень часто в моей работе мы с клиентом определяем, кто может стать внешним свидетелем, во время беседы, направленной на восстановление участия. Если мы выделили определенную фигуру, которая могла бы понять и поддержать те шаги, которые человек совершает, или которая, возможно, меньше всех удивилась бы (в хорошем смысле), что человек способен предпринять эти шаги, — это идеальный кандидат на роль внешнего свидетеля. Иногда, чтобы найти такого человека, нужно провести серьезную детективную работу. Иногда мы должны найти и отыскать некого значимого человека, с которым наш собеседник много лет уже не виделся. Практически всегда эти значимые люди испытывают восторг, когда их приглашают быть свидетелями важных шагов, которые человек сейчас предпринимает в своей жизни. Подобные встречи, как правило, очень трогательны. Я не могу не сказать, что для меня это один из самых лучших, ярких, приятных и восхитительных моментов в работе.
• Для меня внешний свидетель – это человек или группа, которая внимательно прислушивается к определенной истории, к полезной истории, делает ее более видимой. Меня истории вообще очень интригуют, поэтому, когда мы собираемся целой группой слушать альтернативные истории, я всегда испытываю наслаждение. И каждый раз я заново задумываюсь о своей собственной истории. Так как в контексте работы с внешними свидетелями одна из моих задач – определить, почему та или иная фраза или тот или иной образ вызвали у меня отклик, я постоянно пересматриваю свою историю, и, что крайне важно, я оказываюсь в большем контакте с теми аспектами своей истории, которые мне нравятся.
• Хотя я слышала мнения, что внешние свидетели — это пустая трата ресурсов, что вообще не нужно «тратить» на работу с одной семьей больше, чем одного терапевта, в моем опыте все как раз наоборот. Изменения, которые могут произойти в результате одной сессии с группой внешних свидетелей, могут быть эквивалентом большого количества индивидуальных терапевтических сессий. И, более того, работать внешними свидетелями – замечательный способ восстановления для самих работников. Подобная терапевтическая практика, по моему опыту – очень сильное противоядие от выгорания, а вовсе не пустая трата ресурса. Эти встречи придают сил, в результате у семьи оказывается больше ресурсов для понимания собственной жизни, ее связи с принципами, идеалами, а также с тем, как эти ценности, идеалы и принципы проявляются в жизни других людей.
• Присутствие свидетелей превращает рассказывание истории в качественно иной опыт. Когда у нас есть группа внешних свидетелей, особенно в рамках структуры церемонии признания самоопределения, терапия становится в большей степени ритуалом или даже представлением. Это совсем не то представление, в ходе которого люди произносят заученные реплики или пытаются привлечь к себе внимание, это репрезентация других историй, и мы очень бережно относимся к тому, как мы это делаем. Иногда как внешние свидетели мы являемся и аудиторией, и участниками этой репрезентации историй жизни. Мы являемся аудиторией для позитивных историй, мы также вовлечены в их пересказывание и соединение . Мне очень интересно, как это способствует появлению новых возможностей у тех, кто борется с последствиями конкретных проблем.
• Здесь, в Южной Африке, практики внешнего свидетельствования хорошо вписываются в то, что называется «убунту» — способ жизни, который подчеркивает взаимосвязь и заботу между людьми. Нам всем очень интересно, каким образом конкретная практика свидетельствования может способствовать созданию здоровых сообществ. Чем больше люди вовлекаются в позитивное свидетельствование жизни друг друга, тем сильнее солидарность и коллективная забота, и тем меньше люди зависят от индивидуальной терапии.
• В этой работе мне больше всего нравится, что я как терапевт работаю не в одиночку. Хотя вначале я интервьюирую человека, который пришел ко мне на консультацию, я знаю, что за односторонним зеркалом находится целая команда, которая тоже здесь для эффективной работы. И если я хорошо делаю свое дело, создавая пространство для команды, в котором ее члены могут услышать уникальные эпизоды и начало альтернативной истории, становится возможным уплотнение альтернативной истории благодаря их откликам и создание новых связей и образов. Это творческий и текучий процесс, и я его очень ценю. Мне очень нравится быть частью команды.
• Ну, я думаю, мы работаем с историями, вот и все. В качестве внешнего свидетеля я – благодарный слушатель историй жизни другого человека. Когда я после этого предлагаю свой отклик, я не выражаю свое знание о рассказчике, то есть о человеке, который обратился к терапевту, и не вмешиваюсь, но предлагаю некий личный отклик на историю, которую человек нам рассказал. Я люблю истории, их сюжеты, их персонажей, сюжетные повороты, интриги и темы, мне нравится, каким образом одна история влечет столько различных реакицй, и мне нравится, что дальше человек в центре беседы сам решает, что для него более важно и более ценно. Работать с историями подобным образом – это ставить в привилегированное положение опыт человека, пришедшего на терапию, и это – совершенно потрясающий опыт.
• Мне кажется, эти практики также меняют к лучшему жизнь терапевтов. Они обеспечивают систему отсчета, внутри которой мы можем признавать, каким образом консультации оказывают реальное влияние на нашу собственную жизнь и мышление. При этом мы не узурпируем центральную роль в терапии, которая заключается в том, чтобы помогать и преобразовывать опыт людей, обратившихся за консультацией. Будучи внешними свидетелями, мы, терапевты, можем встретиться и объединиться в сотрудничестве с другими и признать истории нашей собственной жизни. Это очень творческий опыт!
Завершение
Пожалуй, это все на данный момент. Очень много можно сказать по поводу практик внешнего свидетельствования, потому что они бывают очень разнообразными. В них может участвовать один внешний свидетель, персонаж, дух которого был вызван в прежних беседах, направленных на восстановление участия, может быть целая команда. Эти практики могут использоваться в контексте терапии с отдельными людьми, парами и семьями или в процессе собраний в сообществах и более широких контекстах. Практика внешнего свидетельствования является ключевым аспектом при работе в нарративном подходе. Это не просто дополнение. Один из «краеугольных камней» нарративной практики — то, что наша идентичность формируется во взаимоотношениях с другими людьми. Когда человек стремится стать автором новых историй о своей жизни, историй, которые свободны от ограничивающих эффектов различных проблем, необходимы свидетели, которые смогут признать и подтвердить подлинность предпринятых шагов, те умения и знания, которых потребовали эти шаги, а также намерения и надежды, которые их обусловили. Нужны свидетели, способные установить связь между жизнями разных людей вокруг общих тем. Как когда-то написал Дин Лобовиц, «чтобы решить проблему, требуется аудитория» (Lobovits et al., 1995, стр. 255). Мы придерживаемся этой точки зрения. Внешние свидетели – это аудитории, необходимые для решения проблемы.
Об этих вопросах и ответах
Мы бы хотели поблагодарить всех тех, кто прислал нам ответы, из которых была собрана эта статья: Мэрилин О’Нил, Хью Фокса, Гею Стокелл, Анну Шобер, Джеффа Циммермана, Эмили Сюэр и Дирка Котце. Мы также хотели поблагодарить Дэвида Денборо за редакторский и писательский вклад – именно Дэвид привел эту рукопись к ее окончательной форме.
Источники
Andersen, T. 1987: ‘The reflecting team: Dialogue and meta-dialogue in clinical work.’ Family Process, 26:415-428.
Lobovits, D. H., Maisel, R. & Freeman, J.C. 1995: ‘Public practices: An ethic of circulation.’ In S. Friedman (ed), The Reflecting Team in Action: Collaborative practice in family therapy (pp.223-256). New York: Guilford.
Myerhoff, B. 1982: ‘Life history among the elderly: Performance, visibility and remembering.’ In J. Ruby (ed), A Crack in The Mirror. Reflexive perspectives in anthropology. Philadelphia: University of Pennsylvania Press.
Myerhoff, B. 1986: ‘Life not death in Venice: Its second life.’ In V. Turner & E. Bruner (eds), The Anthropology of Experience. Chicago: University of Illinois Press.
Russell, S. & Carey, M. 2002: ‘Re-membering: responding to commonly asked questions.’ The InternationalJournal of Narrative Therapy and Community Work, No.3.
White, M. 1995: ‘Reflecting teamwork as definitional ceremony.’ In M. White: Re-Authoring Lives: Interviews and essays (pp.172-198). Adelaide: Dulwich Centre Publications.
White, M. 1997: ‘Re-membering and definitional ceremony.’ In M. White: Narratives of Therapists’ Lives (pp.3-114). Adelaide: Dulwich Centre Publications.
White, M. 1999: ‘Reflecting-team work as definitional ceremony revisited.’ Gecko, 2:55-82. Re-published in White, M. 2000: Reflections on Narrative Practice: Essays and interviews. Adelaide: Dulwich Centre Publications.
White, M. 2002: ‘Definitional ceremony and outsider-witness responses.’ Workshop Notes: http://www.dulwichcentre.com.au August 23rd 2002.
Список рекомендованной литературы
Рефлексивная команда в семейной терапии
Andersen, T. 1987: ‘The reflecting team: Dialogue and meta-dialogue in clinical work.’ Family Process, 26:415-428.
Friedman, S. (ed) 1995: The Reflecting Team in Action: Collaborative practice in family therapy. New York: Guilford.
Антропологические описания внешнего свидетельствования и церемонии признания самоопределения
Myerhoff, B. 1982: ‘Life history among the elderly: Performance, visibility and remembering.’ In J. Ruby (ed), A Crack in The Mirror: Reflexive perspectives in anthropology. Philadelphia: University of Pennsylvania Press.
Myerhoff, B. 1986: ‘Life not death in Venice: Its second life.’ In V. Turner & E. Bruner(eds), The Anthropology of Experience. Chicago: University of Illinois Press.
Использование внешнего свидетельствования в нарративной практике
White, M. 1995: ‘Reflecting teamwork as definitional ceremony.’ In M. White: Re-Authoring
Lives: Interviews and essays (pp. 172-198). Adelaide: Dulwich Centre Publications.
White, M. 1999: ‘Reflecting-team work as definitional ceremony revisited.’ Gecko, 2:55-82. Re-published in White, M. 2000: Reflections on Narrative Practice: Essays and interviews. Adelaide: Dulwich Centre Publications.
White, M. 2002: ‘Definitional ceremony and outsider-witness responses.’ Workshop Notes :www.dulwichcentre.com.au August 23rd 2002.
‘Reflecting Teams Edition’ of Gecko: A journal of deconstruction and narrative ideas in therapeutic practice, 1999 Vol.2.
Использование внешнего свидетельствования при проведении собрания в сообществе
‘Reclaiming our stories, reclaiming our lives.’ {Dulwich Centre Journal 1995 No. 1) ‘Speaking out and being heard’ (Dulwich Centre Newsletter 1994 No.4)
‘Living positive lives: A gathering for people with an HIV positive diagnosis and workers within the HIV sector.’ (Dulwich Centre Journal 2000 No.4)
[…] Это и экстернализующие беседы, и метафора перехода, и церемонии признания самоопределения, и т. […]
[…] в каждом из них (для краткого знакомства: НП, АД). Мысли вслух по мотивам некоторых […]