Переплетения: беседы нарративной практики с христианской верой. (2008). Сборник статей под редакцией Ирэн Александер и Ричарда Кука
Alexander, I. & Cook, R. (Eds.) (2008). Interweavings: Conversations Between Narrative Therapy And Christian Faith. CreateSpace Publishers.
Введение
Обучение консультированию занимает важное место в подготовке священников и пасторов, миссионеров и старост прихода, и в последние годы все чаще на первый план выходит вопрос о потенциальной пользе и возможных рисках, связанных с применением нарративного подхода. Как возможно верующему человеку применять к себе и окружающим постмодернистский подход? Может ли верующий консультант работать с неверующим клиентом и уважать его позицию, не скатываясь в миссионерство? Может ли верующий клиент рассчитывать, что, придя к нарративному консультанту, он сможет говорить о том, что ему важно, о своем духовном опыте и пути, о своих отношениях с Историей, описанной в Евангелии, и с Церковью? Есть ли гарантии, что его выслушают, смогут говорить с ним на его языке, не будут игнорировать или патологизировать самую важную часть его жизни?
Действительно, основная сложность, с которой, по мнению авторов различных глав этого сборника, сталкиваются верующие, осваивающие нарративную практику, состоит в том, что христианская вера есть вера в Истину, которая есть Путь и Жизнь, а постмодернистские подходы отказываются от приложения к различным описаниям мира критерия истинности/ложности. Но значит ли это, что нарративный подход, грубо говоря, «бесовщина», и доброму христианину стоит держаться от него подальше, и пользы ему от этого подхода заведомо не будет? Значит ли это, что нарративный подход неизбежно разрушит основы веры христианина, ввергнет его в пучину сомнений, и тем самым сделает более подверженным разного рода искушениям?
А может быть, получится поставить вопрос по-другому? Например, так:
что есть в нарративном подходе такого, что может укрепить христианина в его вере? есть ли в нем что-то такое, что могло бы помочь христианину жить в соответствии со своими ценностями и идеалами, следовать им в отношениях с людьми? возможно ли признавать плюрализм возможных описаний действительности, и при этом сохранять верность своей внутренней правде?
Является ли само христианство «доминирующим дискурсом» или же оно маргинализовано? Возможно, имеет смысл говорить о «христианствах», и тогда откроется возможность видеть, что именно является доминирующим, притесняющим, а что — маргинализованным, восстающим против притеснения?
Самые сложные вопросы для верующего человека, начинающего осваивать нарративный подход — это вопросы о том, что такое «я» и «Бог». Откуда берется наша предпочитаемая идентичность? Верим ли мы в то, что она «открывается» нам, или в то, что она конструируется? «Божья искра в человеке» — это что? Возможность становления? Способность влиять на ход своей жизни и преобразовывать мир? И еще один вопрос: а насколько на самом деле важно мочь придти к четкому и однозначному пониманию всего этого?
Сама книга, и, соответственно, данный обзор, ориентированы на тех, кто уже имеет базовое представление о нарративном подходе, поэтому здесь будут в основном отсылки к каким-то основным понятиям, терминам и практикам, но не подробное их изложение. И, как всегда, в этом обзоре больше вопросов, чем ответов.
Нарративная терапия и нарративная теология
«Нарративный поворот» случился не только в социальных науках и науках о человеке, но и в теологии. Об этом в своей статье рассказывает Джон Метеярд, начиная с того, что интерес к нарративам тех людей, чья вера основывается на Истории, совершенно не удивителен. Однако для нарративных теологов не все истории имеют равный «вес»; большинство считает, что есть большая разница между повседневными историями – и историями, вдохновленными свыше и запечатленными в Библии. Именно в этом и состоит основное отличие нарративной теологии от нарративной терапии.
Метеярд излагает экуменическую культурно-лингвистическую концепцию Джорджа Линдбека (Lindbeck, 1984), в которой предлагается понимать тексты Писания как интерпретативную систему отсчета для христианских сообществ, способствующую разработке доктрин, служащих для формирования дискурсов, позиций и практик данных сообществ. Идентичность христианина формируется в контексте Встречи человека с христианской Историей, в контексте многократного перерассказывания и свидетельствования в поддерживающем сообществе становящейся истории человека-в-отношениях-с-Богом. Для христианина библейские истории суть Истина, они всегда потенциально присутствуют в ситуациях выбора и в жизненных сложностях, с которыми он имеет дело, и поэтому в рамках консультативной работы с христианами имеет смысл апеллировать к ним. Но каким именно образом, и чем в этом может помочь нарративная терапия?
Метеярд предлагает задавать клиентам-христианам, рассказывающим о своих проблемах в контексте консультирования, вопрос о том, о какой истории из Евангелия им напоминает их ситуация, и дальше предлагать занять свидетельскую позицию по отношению к евангельской истории, в особенности обращая внимание на то, что в той ситуации чувствует, транслирует, говорит и делает Иисус. Подобный подход оказывается гораздо живее и убедительнее, например, для людей, испытывающих трудности в браке, нежели подход, апеллирующий к сухому, «схоластическому» изложению «взглядов Церкви на брак и целомудрие». Также вместо вопроса «чему по этому поводу нас учит Церковь» Метеярд предлагает спрашивать «есть ли кто-то в вашей конгрегации/приходе, кто сталкивался с подобными ситуациями? Как вы относитесь к тому, как эти люди решили подобную проблему? Что бы вы стали делать так же, а что – по-другому?» Нарративная теология, в отличие от иных, более пропозициональных подходов к христианской этике, напоминает нам, что существует столько различных решений нравственных дилемм, сколько существует верующих. С точки зрения Хауэрваса (Hauerwas, 1981), подобные различия достойны того, чтобы праздновать их наличие, т.к. они позволяют нам постоянно расширять понимание того, как возможно жить в разных условиях, оставаясь при этом верными своей христианской истории.
Эпистемология и деконструкция
«Изучая нарративную терапию, — пишет Ирэн Александер, — мы стремимся следовать за Иисусом, критиковавшим современные ему доминирующие дискурсы, в частности, религиозные» (стр.1) Она ссылается на книгу Смита (Smith, 2006) «Кто боится постмодернизма?», где автор анализирует, насколько важно при чтении Библии понимать, как и в чем именно ее текст определялся влиянием современного описываемому культурно-исторического контекста.
Авторы подчеркивают, что один из основных вопросов нарративной практики — эпистемологический: «как мы знаем то, что мы знаем?» Постмодернизм не отрицает существования явлений как таковых, но утверждает, что любое наше описание явлений осуществляется посредством языка, а язык является продуктом культурно-исторического контекста, и мы никогда не можем быть уверены в том, что наше описание «точно отражает» явления. Следуя за Фуко, мы можем заявить, что социальные предписания в той же степени влияют на конструирование и осмысление опыта духовности и религии, в какой они влияют на конструирование опыта сексуальности и опыта болезни. Подвергая сомнению то, что мы в какой-то момент прежде усвоили как само собой разумеющееся, мы можем отфильтровать, что в наших убеждениях «от мира», что в наших представлениях о христианстве является влиянием современного нам культурно-исторического контекста и устоявшихся в нем форм существования отношений власти (иерархическая культура церкви, гендерные роли и пр.). Опыт священного, который мы переживаем, как и любой другой опыт, осмысливается нами посредством языкового описания, включения в нарратив. Вопрос, с которым сталкивается верующий человек, научившийся деконструкции, это «как удержаться от того, чтобы деконструировать все подряд? Что деконструировать, а что (пока?) оставить так?»
Нарративный подход дает инструменты, чтобы познавать себя и то, как мы знаем то, что мы знаем, более аккуратно. Также он дает инструменты для того, чтобы мочь выслушать историю другого без осуждения или скептицизма. В консультативной практике мы никогда не можем заранее предполагать, что другой человек разделяет наше мировоззрение. Скорее, будет верным допущение, что мировоззрение любого другого человека в чем-то разительно отличается, поэтому при работе с ним надо быть настолько же осторожным и бережным, как при работе с представителем другой культуры. Для этого очень важно развивать осознанность в отношении собственного культурно-исторического контекста, и в отношении с другим человеком честно предъявлять свой контекст — и связанные с ним ограничения восприятия и понимания. В своей статье Ирэн Александер рассказывает о своем опыте служения в миссии в одной из стран третьего мира, и о том, насколько полезно оказалось для миссионеров попытаться деконструировать некоторые из само собой разумеющихся убеждений, касающихся веры и религии, понять, откуда исторически произошли те или иные религиозные практики, и суметь ответить себе на вопрос: «учил ли Иисус именно этому?..» Ричард Кук пишет: «Иисус был радикалом, он протестовал против фарисейских доминирующих предписаний, определявших опыт духовности. Он озвучивал альтернативные идеи и практики свободы, общности, равенства, уважения и искренности. Таким образом он призывал к тому, что можно назвать, вслед за Фуко, «восстанием подавленных знаний», и провозглашал «возвращение знания» — в случае Иисуса, знания о личном, освобождающем, сострадательном, принимающем Боге» (стр.43). «Иисус, о котором я читала в Евангелиях, — пишет Ирэн Александер, — постоянно бросал вызов власти, постоянно подвергал сомнению интерпретации, которые признанные авторитеты считали священными, и постоянно почитал и признавал бедных, маргинализованных и бессильных» (стр. 69).
Лекс Макмиллан подчеркивает, что нарративная практика может одновременно быть освобождающей и пугающей — освобождающей для тех, кто размещен в обществе так, что не имеет голоса и не способен влиять на собственную жизнь, и пугающей для тех, кто боится потерять привилегии, обеспечиваемые устоявшимися, принимаемыми как данность отношениями власти. Ему самому было очень страшно и неуютно, когда он подумал, что постмодернистские подходы предлагают ему отказаться от веры в существование Бога. Справиться с этим состоянием ему помогла рекомендация Миддлтона и Уолша (Middleton & Walsh, 1995) — «будучи в сомнениях, погрузиться в чтение Библии как необсуждаемой, канонической основы нашей веры». Миддлтон и Уолш подчеркивают, что деконструкция может быть опасна по двум причинам: во-первых, некоторые люди, деконструируя все подряд, могут оказаться в безопорном пространстве, а это может привести к зашкаливающему чувству тревоги — и следующему из него усугублению симптомов; а во-вторых, некоторые люди могут осознать, что они причастны, в большей или меньшей степени по собственному выбору, к осуществлению насилия и притеснения в мире… и они могут быть не готовы к этому осознаванию, и тогда их может захлестнуть и парализовать чувство вины. Деконструкция помогает понять, что любое «единство однообразия» порождается насилием. В контексте консультативной работы с клиентами-христианами можно исследовать переживаемую ими обязанность быть современными «хранителями закона», ответственными за соблюдение религиозных предписаний.
Восстановление участия, место Бога в «жизненном клубе», со-авторство и сообщество
Для Александер нарративный подход подтвердил то, что она знала и раньше — что христианин «в миру, но не от мира», что его долг — подвергать сомнению существующие культурные практики и искать иного царства. Она еще больше укрепилась в том, что христианская вера — это в первую очередь отношения с Богом, а не определенная доктрина. «Зная меня лучше, чем я сам себя знаю», Бог является единственным свидетелем некоторых аспектов моей жизни. Можно сказать, что для христианина Бог — это самый главный член «жизненного клуба», и идентичность христианина складывается во-первых и в-главных именно в этих отношениях. Александер пишет, что для нее непредставимо считать человека «первичным автором своей жизненной истории». Для нее история человека всегда создается в соавторстве с Богом, а не единолично. Пемброк (Pembroke, 2005) утверждает, что нарративная терапия – это всегда «троичный» подход: всегда присутствуют человек, обратившийся за помощью, консультант и «поддерживающий третий», в какой бы форме он ни был представлен.
На протяжении всей книги авторы то и дело возвращаются к тому, что христианство — это путь восстановления участия Иисуса в жизни человека. «Наш Бог – это Бог, познавший страдание, скорбь, горе, предательство и смерть, преобразивший их, вырвавшийся за их пределы в контекст более широкой истории о любви, благодати, радости и жизни. Наш Бог – это Бог альтернативной истории», — пишет Александер (стр.117). Су Фенвик и Мишель Янгс, работающие с детьми, говорят о том, что в некоторых уникальных эпизодах, в проявлениях отсутствующего, но подразумеваемого, они «видят отпечатки пальцев Бога на жизни ребенка» (стр. 187). Они говорят, что работа верующего консультанта – это всегда тройственный союз: «я пытаюсь понять, что Бог пытается сделать в данной ситуации, и понять, как я могу в этом помочь. Я спрашиваю у Бога: «Какие изменения Ты сейчас совершаешь в жизни ребенка? Как я могу в этом помочь? Как я могу создать условия для того, чтобы случилось то, чего Ты хочешь для этого ребенка?» (стр.188).
В своих статьях Ричард Кук и Лекс Макмиллан фокусируются на том, что Бог Един в трех Лицах, и что человек, созданный по Его образу и подобию, сам представляет собой не монолитную личность, а сообщество. Обращаясь к нарративному подходу, Кук видит, что данный подход, ставящий во главу угла сообщество, а не индивида, открывает особые возможности для работы с человеком-как-подобием-Бога. Ему очень импонирует идея, что для того, чтобы понять, что происходит у человека в жизни, имеет смысл смотреть не во «внутреннюю структуру», а «наружу» — в смысловую сферу культуры.
Никола Хоггард Криган в своей статье обсуждает вопрос о свободе воли и единоличной ответственности – она отмечает, что освобождение от греха, и соответственно, во многом, от культурной обусловленности невозможно в одиночку. Именно конгрегация, приход, церковное сообщество дает возможность христианину устоять и продвинуться в предпочитаемом направлении под постоянным воздействием самых разных искушений и сбивающих с пути воздействий.
Переживание личностной несостоятельности и экстернализация
Подобно любым культурным нормативам, христианские предписания о том, что значит быть «настоящим человеком» и «жить достойной жизнью», могут превратиться в эталон, с которым человек сравнивает себя – и неизменно обнаруживает собственное несоответствие. Подобные сравнения могут охватывать все сферы жизни: насколько часто человек ходит в церковь, какую одежду носит, как часто читает Евангелие, всегда ли молится «с полной отдачей», с кем общается, в какую школу отдает детей и пр. Грустнее всего то, что люди порой убеждены, что подобный «нормирующий взгляд» — взгляд Бога. Это приводит к переживанию никчемности и вины, и бывает так, что люди чувствуют себя «недостойными христианами». Современные культурные предписания, захватывающие как секулярный, «мирской», так и религиозный контекст, — предписания, касающиеся того, что «настоящий человек» успешен, счастлив и не испытывает душевных терзаний, — приводят некоторых людей к убеждению, что они никогда не смогут «заслужить благосклонность» Бога. Ирэн Александер пишет, что использование изречений Иисуса для надзора за собой и окружающими – характерный пример функционирования «современной власти» по Фуко: «Услышали ли мы слова Иисуса так, как это могли бы сделать фарисеи – то есть, создав массу внешних правил и установлений? Услышали ли мы слова Иисуса так, как это могли бы сделать те, кто находится под гнетом современной власти – то есть, начав надзирать за собой и другими, требуя бОльших духовных достижений? Эти представления должны быть распакованы в полной мере, если мы хотим понимать, в чем состоит «телос», цель-и-направление, нашей веры» (стр. 83). Ричард Кук приводит пример того, как использование карты работы с чувством личностной несостоятельности, разработанной Майклом Уайтом, помогает человеку осознать, какие именно отношения с Богом ему хотелось бы иметь – хочет ли человек быть, например, другом Иисуса, его слугой, рабом, и т.д. Несоответствие требованиям может стать проходом в пространство свободы, и это напоминает авторам статей о том, что христианин – «в мире, но не от мира».
Экстернализация, отделение проблемы от человека, — это лингвистический прием и отношение, давно присутствующие в языке Церкви. Именно это позволяет «отделить грех от грешника» и постулировать возможность «противостоять искушению». Экстернализация позволяет признать наличие искушения, но не отождествляться с ним, а искать способы ему сопротивляться – в частности, привлекая на помощь других людей или другие силы (ангелов, святых, Бога), и объединяясь с ними. Экстернализация позволяет вырваться из-под гнета культурной обусловленности и обрести большее пространство выбора, пространство свободы. Христиане иногда склонны приписывать Богу «ответственность» за те поступки, которые человек совершил на пути к справедливости и исцелению; такой подход ослабляет людей, лишая их веры в дарованную им Богом же способность действовать.
Власть, смирение и партнерские отношения в консультировании
Работа в нарративном подходе практически всегда осуществляется в формате со-исследования, т.е. в совместном поиске того, как человек уже двигается в сторону большей свободы и способности влиять на собственную жизнь, и как бы он хотел продолжать двигаться дальше. В нарративной практике терапевты и специалисты по работе с сообществами стремятся сделать максимально прозрачными отношения власти, неизбежно присутствующие в их работе. Примитивное представление о власти уподобляет ее субстанции, имеющей конечный и измеримый объем. Исходя из этого представления, некоторые люди считают, что в ситуации, когда не имевшие власти обретают ее, они ее отнимают у тех, кто обладал ею раньше. Соответственно, делиться властью невыгодно. Ирэн Александер проводит параллели между тем, как к власти относился Иисус, и тем, как в нарративной практике выстраиваются отношения партнерства и ответственности-подотчетности людей, занимающих более привилегированную позицию, перед теми, кто занимает менее привилегированную позицию. Она пишет: «Власть, дающая человеку возможность самому совершать выбор, власть без принуждения – это не «власть над», а «власть ради», это влиятельность, власть преобразующая» (стр. 84), создающая «иное царство… царство выбора, царство нравственности, царство сердца, открытого людям, а не «власти над» ними» (стр.87). Для Александер партнерские отношения в процессе консультирования и терапии, когда человек, обратившийся за консультацией, занимает экспертную позицию в отношении собственной жизни, а консультант занимает децентрированную и влиятельную позицию, — это пример бытия-в-Боге, признания собственного несовершенства, смирения и принятия другого человека.
Ричард Кук провел исследование, посвященное тому, как изучение нарративной терапии влияет на студентов-пасторов, их отношение к себе и своей практике. Все студенты, участвовавшие в исследовании, отметили, что стали существенно лучше осознавать отношения власти в их отношениях как с паствой, так и с кругом друзей, и с близкими. В их консультативной практике люди, обращающиеся за помощью, стали менее зависимы от них как консультантов, работа стала более партнерской, что облегчило бремя ответственности пастора. Также многим понравилось, что в рамках нарративного подхода они могут не быть уверенными в себе и в собственной правоте, и при этом могут эффективно оказывать помощь.
Нарративная практика и эмерджентные церкви
На протяжении всей истории христианства, всегда были малые церкви и общины, создаваемые и поддерживаемые людьми, стремящимися к выражению своей веры, своего понимания, к взаимной поддержке и созданию собственной локальной культуры. В эпоху постмодерна, считает Дэн Карсон (Carson, 2005), подобные общины, или «эмерджентные церкви», максимально соответствуют социально-историческим условиям, воплощая новые формы реализации миссии церкви, новые формы сообщества и поклонения. Как правило, эмерджентные церкви стремятся преодолеть дуализм модернистского раскола мира на «священное и мирское», «тело и дух», «мужское и женское», «вождей и последователей», «евангелизм и социальное действие», «индивида и сообщество», «веру и поступок», «теологию и этику», «публичное и приватное» и пр. Эти общины стремятся также выйти за пределы представлений о том, что церковь – это определенное место, время и конкретные люди. Для них церковь – это, скорее, способ жизни, ритм и движение. Различные эмерджентные церкви объединяет желание отождествиться с жизнью Иисуса, принять миссию создания альтернативных, контр-культурных, трансформативных сообществ, анти-институциональных и анти-индивидуалистических, основывающихся на практиках служения и прощения и имеющих в качестве идеала Царствие Небесное на земле. В этих церквах признаются различия опыта, признается мистическое, текучее, повествовательное, общее и активно-участвующее. Ричард Кук утверждает, что нарративная практика, в особенности нарративная работа с сообществами, как нельзя лучше подходит для организации встреч этих общин, проведения обсуждений и поиска способов воплощения предпочитаемых идеалов в повседневной жизни. Он приводит четыре примерных плана подобных встреч.
Литература
Carson, D. (2005). Becoming conversant with the emerging church: Understanding a movement and its implications. Grand Rapids: Zondervan.
Hauerwas, S. (1981). The community of character. Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press.
Lindbeck G. (1984). The nature of doctrine: Religion and theology in a postliberal age. Philadelphia: Westminster.
Middleton, J.R. and Walsh, B.J. (1995). Truth is stranger than it used to be: Biblical faith in a postmodern age. Downers Grove, IL: IVP.
Pembroke, N. (2005). A trinitarian perspective on the counseling alliance in narrative therapy. Journal of Psychology and Christiantity, 2005, 24(1), pp.13-20.
Smith, J.K.A. (2006). Who Is Afraid of Postmodernism? Taking Derrida, Lyotard and Foucault to Church. Baker Academic.
Оставьте комментарий