это третья (и последняя) часть перевода статьи Майкла Уайта «Нарративная практика, работа с парами и растворение конфликта», опубликованной в сборнике «Нарративная практика и остранение привычного» (Narrative Practice and Exotic Lives, 2004, Dulwich Centre Publications)
перевод Дарьи Кутузовой
первая часть статьи — здесь, вторая — тут
***
М: Пирс, как ты думаешь, сможешь ты сейчас занять позицию дяди Дэвида, когда будешь слушать мою беседу с Барри?
Пирс: Конечно. Я постараюсь. Только объясни мне чуть поподробнее, что мне делать.
М: Окей. Идея в том, что ты будешь стараться слушать мою беседу с Барри так, как ты представляешь, мог бы слушать дядя Дэвид, если бы он присутствовал здесь вместе с нами. То есть твоя задача – присутствовать и быть в контакте с теми умениями дяди Дэвида давать принятие и поддержку, которые ты описал. А также с теми ценностями и убеждениями, которыми дядя Дэвид руководствуется. При этом тебе придется отстраниться от твоей позиции спутника жизни Барри на время нашего разговора. Я предполагаю, что в результате ты сможешь услышать нечто такое, чего бы ты иначе не услышал, и откликнуться так, как обычно не представляется возможным. Я верю, что это даст тебе возможность достичь чего-то важного в отношениях с Барри, чего иначе не получается достичь – с обычной позиции Пирса.
Пирс: Хорошо. Буду стараться. Готов, по крайней мере, попробовать.
М: А ты что думаешь, Барри?
Барри: Мне идея нравится, но я не уверен, что Пирс справится. Он слишком легко скатывается к…
Пирс: Ну вот, он опять. Вот убейте меня, я не понимаю этого. Ты всегда…
М: Барри, ты уверен, что это замечание было полностью полезным?
Барри: Ладно. Ладно. Ладно. Постараюсь вести себя хорошо.
Пирс: Смотри, Майкл, все ровно так, как я раньше говорил: он просто не в силах сдержаться, и…
М: Дядя Дэвид!!!
Пирс: Ладно, ладно.
М: Если действительно появляется ощущение, что тебе слишком сложно удерживать эту позицию, ты мне подай сигнал тогда, и я временно прерву разговор с Барри, чтобы спросить тебя о том, стоит ли продолжать это упражнение, и если стоит, что может помочь тебе присутствовать так, как это делал бы дядя Дэвид.
Пирс: Хорошо. Хорошо.
М: Отлично. Теперь, Барри, я бы хотел вернуться к тому, что ты чуть раньше сказал. Ты говорил, что какие-то моменты в отношениях с Пирсом, которые раньше были приемлемыми, теперь стали неприемлемыми.
Пирс: Хорошо Барри так говорить, но я, между прочим, тоже участвую в этих отношениях. Ты уверен, что Барри вправе в одиночку решать? Я имею в виду, решать, что в отношениях приемлемо, а что неприемлемо?
Барри: Видишь, Майкл, я же тебе говорил, что он не справится…
М: Барри, я могу с этим сам разобраться. Это моя работа. Пирс, ты сейчас отвечаешь на реплику Барри со своей позиции как его партнера по отношениям. Нам прервать разговор с Барри, или…?
Пирс: Нет, не надо. Я сосредоточусь. Я хочу это сделать. Я могу это сделать.
М: Хорошо. Барри, я хотел бы задать тебе несколько вопросов о том, как возникло это понимание, что некоторые аспекты, бывшие приемлемыми, стали неприемлемыми. А Пирс будет слушать так, как слушал бы дядя Дэвид, будь он здесь. Так, Пирс?
Пирс: Да. Я это и делаю. Я это и делаю.
М: Барри, то, что нечто ранее приемлемое стало теперь неприемлемым, подсказывает мне, что у тебя появилось новое понимание, больше ясности в плане желаемого способа жить. Или что ты теперь стал себя больше ценить в связи с чем-то. Или что ты стал иначе переживать чувство собственного достоинства. Что-то в этом роде.
Барри: Ну, я, на самом деле, об этом не думал. Но, да, в общем, я думаю, что мне стало яснее, чего бы я хотел в наших отношениях. И похоже, правда, что я стал больше себя ценить.
М: В каком смысле? Что ты стал больше ценить в себе?
Барри: Ну, я теперь стал лучше осознавать некоторые свои таланты. Это касается моих творческих способностей, способности на ходу придумывать что-то, находить новые пути достигать того, чего я хочу достичь. Ну, вырываться из привычных рутин. Да. Вот оно. Мне стало яснее, что я больше не могу и не хочу следовать множеству рутин, которые вызывают у меня скуку, или принимать ситуации, где я вынужден отказываться от того, что мне подходит, от того, что для меня «работает».
М: Мне кажется, что это понимание не возникло на пустом месте. Может быть, ты сможешь мне рассказать, что произошло в твоей жизни в последнее время такого, что могло привести к этому пониманию? Что-то, что помогло тебе больше ценить себя и прояснило для тебя, как бы ты хотел жить?
Барри: Хммм… Главное, думаю, — то, что я пошел учиться в художественную студию.
М: Расскажешь об этом?
Барри: Это произошло примерно восемь месяцев назад. Я начал ходить в художественную студию. Я уже давно мечтал об этом, но никогда не думал, что соберусь. Я не думал, что у меня достаточно таланта. В конце концов я решил рискнуть и заключил с собой договор, что если через шесть недель у меня так и не будет ничего получаться, я оттуда уйду.
М: И что произошло?
Барри: Мои работы были так себе, но двое из преподавателей заинтересовались. Я не знаю, как именно им удалось разглядеть в моих работах то, что они там увидели, и в начале я сильно сомневался, но спустя несколько недель я начал понимать, что что-то там все-таки есть, что они не придумывают просто, чтобы меня утешить. Я начал верить в то, что кое-какой художественный талант у меня все-таки имеется. Это была просто фантастика для меня, такой кайф. Я даже вообразить себе не мог такого кайфа. Все, что я представлял, с этим просто рядом не стояло. Если бы не Сара и Роджер (преподаватели художественной студии), не их поддержка и воодушевление, я бы точно перестал ходить на занятия. Но в этой области моя жизнь продолжает налаживаться.
М: Как ты думаешь, что именно отразилось в твоих ранних работах? Если ты сейчас мог бы бросить взгляд назад на свои работы, как тебе кажется, что именно удалось разглядеть твоим преподавателям? Мне очень интересно узнать, как ты думаешь, что именно это рассказало им о твоих талантах, о твоем взгляде на мир, о том, что для тебя важно?
Барри: На самом деле, я знаю точный ответ на некоторые из этих вопросов, в основном потому, что Сара очень прямой в общении человек, она ничего не утаивает. Она сказала…
Мы продолжили исследовать новые достижения в жизни Барри в ходе этой беседы пересочинения (восстановления авторской позиции). За все время нашей беседы мне пришлось только дважды напомнить Пирсу о том, что он должен слушать с позиции дяди Дэвида, и мне кажется, что это очень большое его достижение, если принять во внимание то, каким интенсивным был конфликт между Барри и Пирсом в начале нашей встречи. Пришло время для пересказа истории внешним свидетелем. Я предложил Барри чуть отодвинуться и послушать, как я буду расспрашивать Пирса, что тот услышал. Это интервью было выстроено вокруг четырех категорий расспрашивания, описанных мной ранее в этой статье.
М: На этом этапе план такой: Барри отодвигается чуть назад и становится слушателем моего разговора с тобой, Пирс. Я не буду просить тебя поделиться своим мнением, или дать совет, или вынести суждение. Я буду расспрашивать тебя по схеме, которую нахожу весьма полезной в подобных обстоятельствах. Я здесь отвечаю за то, чтобы мы не сбивались с пути, так что, если ты не против, я буду увеличивать темп вопросов, если почувствую, что это необходимо. Ты согласен на это?
Пирс: Согласен. Отлично. Пусть уж лучше это будет твоя ответственность, чем моя.
М: Хорошо. Тогда поехали. Когда ты слушал рассказ Барри с позиции дяди Дэвида, что больше всего привлекло твое внимание?
Пирс: Честно говоря, вначале было трудно услышать многое из того, о чем говорил Барри. Я все время сваливался в наши отношения, и чувствовал негодование и кучу еще всего. Но через некоторое время я понял, что я могу представить себе, что бы мог услышать дядя Дэвид, что бы его заинтересовало, и мне стало гораздо легче.
М: Что именно привлекло твое внимание в рассказе Барри, когда тебе удалось занять позицию дяди Дэвида?
Пирс: Очень многое, на самом деле. Но больше всего – радость, которую испытал Барри, когда его преподаватели подтвердили, что у него действительно есть талант.
М: Ты можешь припомнить, какие именно слова использовал Барри, когда рассказывал, каково это было для него?
Пирс: Да. Он сказал, что то, что он представлял себе раньше, с этим просто рядом не стояло. Но не только это. Еще то, что он сказал об отношениях с Сарой. Что в них много честности и много поддержки и воодушевления.
М: Ты сказал, что с позиции дяди Дэвида твое внимание привлекло очень много разного.
Пирс: Да. Все то, что сказал Барри о новом понимании своей жизни. О ясности в плане того, как ему хотелось бы жить. Я уверен, что мой дядя Дэвид обязательно бы обратил на это внимание.
М: Мне всегда интересно знать, что привлекает внимание людей, когда они находятся в позиции слушателей и свободны услышать то, что иначе не были бы способны услышать. Мне также очень любопытно, какие процессы воображения и понимания это запускает. Какие приходят при этом в голову образы, какие картины разворачиваются перед внутренним взором. Как тебе кажется, какие образы могли бы придти в голову твоему дяде Дэвиду, если бы он здесь присутствовал? Как ты думаешь, как бы он рассказал об этих образах?
Пирс: Какие образы приходят в голову в связи с жизнью Барри?
М: Да, какие образы вызывает к жизни рассказ Барри. Давай вернемся к тому, что привлекло тебя в рассказе Барри, когда ты занимал позицию дяди Дэвида. Когда ты был в этой позиции, как это повлияло на то, как ты видишь Барри как человека и его жизнь? Какой образ Барри складывается? Что, как тебе кажется из этой позиции, для Барри важно в жизни?
Пирс: Да. На самом деле, мне действительно, кажется, удалось влезть в шкуру дяди Дэвида. И образов возникло очень много. Некоторые из них были о том, как Барри прибывает в какое-то место, где он иначе ценит себя. В какое-то место в жизни, где она начинает складываться, все оказывается там, где должно быть. Да. Мне кажется, это такое место, где больше гармонии между тем, как он живет, и тем, как он хотел бы жить. И образ отношений с Сарой в этом тоже очень сильно присутствует.
М: Ты рассказал о том, что привлекло тебя в рассказе Барри, когда ты занимал позицию дяди Дэвида, и о том, какие образы в результате этого возникли. Ты мог бы сказать, что в тебе затронули эти слова? Может быть, отозвались и вспомнились какие-то эпизоды или темы из твоей собственной жизни?
Пирс: Моей или дяди Дэвида?
М: Сейчас мы говорим именно о Пирсе. Я теперь тебя прошу снова стать Пирсом, но если это будет слишком сложно, то тогда я могу снова задавать тебе вопросы как дяде Дэвиду.
Пирс: Хорошо. Что отозвалось у Пирса? Да. У меня в голове на этом месте путаница. Возможно, то, что я чувствую – это ревность. У Барри в жизни появляется больше гармонии, и у него такие чудесные отношения с преподавателями в художественной студии, я думаю, я просто ревную.
М: Ты прямо сейчас испытываешь ревность?
Пирс: Нет. На самом деле, нет. Я просто не знаю, как сказать. Я что-то такое чувствую, но прямо сейчас это совсем не ревность.
М: Ну, как бы тогда было лучше описать, что именно сейчас отзывается у тебя на историю Барри? Как бы ты это назвал: это желание, или мечта, или такая тоска, или…
Пирс: Это такая тоска, да, именно! Вот как раз подходящее слово, я его и искал. Что-то из того, о чем говорил Барри, оживило во мне такую тоску.
М: Ты часто говоришь об этой тоске?
Пирс: Ты не поверишь, но вот честное слово, я о ней никогда еще ни с кем не разговаривал. Это тоска по тому, чтобы тоже прибыть в такое место в жизни, куда в своей жизни сейчас прибывает Барри. Изобразительные искусства – это совершенно «не мое», но мне кажется, я уже давно тоскую по таким отношениям, какие у Барри складываются с его преподавателями в студии.
М: Такая тоска у тебя уже довольно давно?
Пирс: Да. Вот только что осознал – сколько себя помню, была такая тоска.
М: Я бы хотел тебе задать вопрос об этом опыте. Ты услышал рассказ Барри о том, что недавно появилось в его жизни, и ты откликнулся на этот рассказ с позиции дяди Дэвида. А также ты откликнулся с позиции Пирса. Ты можешь сказать, куда это тебя привело сейчас?
Пирс: Ты имеешь в виду, вот прямо сейчас?
М: Да. Где ты сейчас – среди каких мыслей, пониманий, чувств, ощущений и пр. – где бы ты не оказался, если бы не присутствовал в качестве слушателя истории Барри, и если бы у тебя не было возможности дать свой отклик на эту историю?
Пирс: Ну, я бы точно не стал говорить об этой тоске. А это что-то особенное.
М: Каково для тебя открыто признавать наличие этой тоски?
Пирс: Ну, сейчас я в каком-то смысле попал в такое болезненное место. Быть в контакте с этой тоской немного больно. И я не знаю, куда с этим сейчас идти дальше.
М: Ты сожалеешь об этом? Я имею в виду, ты сожалеешь о том, что вошел в контакт с этой тоской, потому что это больно?
Пирс: Нет. Нет. Я впервые открыто сказал об этой тоске, и мне кажется, это важный шаг вперед. Должно быть, это шаг в правильном направлении. И кто знает, может быть, это поможет мне повторить то, что сделал Барри. В смысле, что-то сделать, чтобы в моей жизни появилось то, без чего я тоскую.
М: Ага. Похоже, пора опять поменяться местами. Ты не против сейчас отодвинуться немного назад, чтобы я мог расспросить Барри о том, что он услышал в твоем пересказе его рассказа?
Пирс: Да. Мне кажется, сейчас хороший момент.
М: Хорошо. Барри, что привлекло твое внимание в пересказе Пирса?
Барри (всхлипывая): Уф! Это было ого-го. С чего начать?.. Уффф! Что Пирс признал ту радость, которую я нахожу в занятиях живописью и, сейчас, что это было, да, про отношения с преподавателями и про то, что это приносит в мою жизнь гармонию. И, да, про то, что у Пирса в жизни отозвалась на это его тоска. На самом деле, все, что он сказал! И это было не только в том, какие слова он говорил, но и в том, как он это говорил, в его голосе. Я понял, что он действительно рад за меня, рад тому, что происходит в моей жизни. Я никогда не думал, что услышу от Пирса такое, честное слово. Уф.
М: Столько всего! Я чуть раньше спрашивал у Пирса, какие у него возникли образы, когда он слушал твой рассказ. А у тебя возникли какие-то образы, когда ты слушал пересказ Пирса? Образы того, кто ты, образы твоей жизни? Помогло ли это тебе что-то лучше понять о твоей жизни?
Барри: Да. Почему-то в результате все стало живее и ярче, более настоящим, что ли. Как-то это усилило тот опыт, про который я говорил, про новое понимание жизни.
М: Расскажешь побольше об этом?
Барри: Очень много всего можно сказать, и на самом деле, мне надо подумать. Я скажу, что я чувствую себя человеком, который больше в контакте с тем, что для него важно и дорого. И я много думал о маме. Она меня растила одна, жили мы небогато. Но она всегда давала мне понять, что я для нее особенный. Я для нее всегда был самый-самый. И она мне всегда давала понять, что я имею право быть таким, какой я есть, и что это хорошо.
М: Ты рассказал, что в словах Пирса, в том, как он говорил, привлекло твое внимание, и какие образы при этом возникли. А что на это отозвалось в твоей собственной личной истории, где возник резонанс?
Барри: Нетрудно сказать. Когда я был маленьким, я много мечтал, воображал себе будущее, самые разные замечательные варианты. Я помню, что фантазировал и фантазировал и не хотел отвлекаться от фантазий. Но когда я стал подростком, я потерял контакт с этими мечтами, и мне стало страшно одиноко, я был в отчаянии. Все, что происходило, вгоняло меня в ступор. Потом я смог вспомнить этот период, и я понял, что же произошло. Я теперь понимаю, что я как будто со всего разбега вписался башкой во все эти предрассудки, во всю эту гомофобию. Я едва не погиб из-за этого. В буквальном смысле. Я много раз был на грани самоубийства. Как будто со всего разбега – и башкой в кирпичную стену. И в нокаут. И все эти мечты оказались из меня выбиты. Это очень длинный ответ на твой вопрос получается, но я еще скажу, что когда я слушал Пирса, я почувствовал, что некоторые из этих мечтаний снова ожили, зашевелились. (Плачет.)
М: Последний вопрос, прежде чем мы закончим этот разговор. Чуть раньше я спросил Пирса, куда его ведет этот разговор, где он теперь оказался. Вот и тебя я хочу о том же спросить.
Барри: Знаешь, это так странно, но мне кажется, что я очень продвинулся. Я чувствую свою связь с мамой. И эти мечты, которые зашевелились. Это какая-то новая территория. Об этом можно много говорить. Я не знаю, продвинуло ли это меня как-то в отношениях с Пирсом, но его слова сыграли очень важную роль.
Вот такая у нас была встреча с Пирсом и Барри, первая из восьми. Они ушли с первой встречи, зная, что в следующий раз в центре церемонии признания самоопределения будет Пирс. Барри заранее подумал, чью позицию он хотел бы занять во время моей беседы с Пирсом, и он выбрал быть на позиции Сары, своего преподавателя из художественной студии. На сессию Барри явился в женском платье, часть наряда была его собственная, а часть предметов одежды, бывших на нем, ему одолжила Сара. Барри рассказал ей, что произошло на нашей первой сессии, и сообщил, что хочет на следующей сессии послушать Пирса с позиции Сары. Та сказала, что для нее это большая честь, и предложила Барри «переодеться Сарой», чтобы лучше «вжиться в образ». И надо сказать, что с позиции Сары Барри пересказал историю Пирса просто феноменально.
С чего мы начали разговор с Пирсом? С упоминания о той тоске, о которой он говорил с позиции свидетеля на первой встрече. Вторую встречу я начал с того, что задал несколько вопросов, которые, как я надеялся, помогут Пирсу исследовать историю этой тоски. В силу того, что с некоторыми аспектами этой тоски он был в контакте на протяжении многих лет, некоторые вопросы были направлены на выявление ситуаций и переживаний, высвечивающих и подтверждающих важность этой тоски в жизни Пирса. Отвечая на эти вопросы, Пирс стал рассказывать о своем отце. Отец Пирса был очень сдержанный человек, не проявлявший свои чувства действиями или прикосновениями. Он практически круглые сутки проводил на работе, был бухгалтером; и в жизни у него, казалось, не было тоски или мечтаний. Но так как в ответ на вопрос об истории тоски Пирс упомянул отца, мне показалось важны задать еще несколько вопросов об их взаимоотношениях. В частности, я спросил Пирса, были ли в его отношениях с отцом какие-то эпизоды, которые могли бы подтвердить важность и правомерность этой тоски. И тогда Пирс вспомнил свой выпускной вечер в школе. Отец пришел на церемонию выдачи аттестатов, и это был один из немногих случаев, когда отец проявлял чувства открыто. Когда церемония закончилась, отец быстро обнял Пирса и сказал, со слезами на глазах: «Не живи так, как я, сынок». Развернулся и ушел.
Этот рассказ Пирса стал точкой входа в беседу пересочинения (восстановления авторской позиции), в которой жизнь и идентичность Пирса были насыщенно описаны. В ходе этого разговора мы некоторое время представляли себе, каково было бы отцу Пирса присутствовать сейчас среди нас и слышать, какие шаги Пирс предпринимает, чтобы признать значимость этой тоски – шаги, которые у его отца не было возможности предпринять. Эта беседа тоже очень глубоко тронула всех присутствующих, и, как я уже сказал, пересказ Барри был просто феноменальным. Но это – совсем другая история.
На пятой встрече, по приглашению Пирса и Барри, к нам присоединились Сара и дядя Дэвид. Они заняли позицию внешних свидетелей, а Пирс и Барри рассказывали о своих продвижениях — в собственной жизни и в отношениях друг с другом. Эти продвижения очень радовали их обоих. В отношениях друг с другом у Пирса и Барри было больше легкости и комфорта; они рассказывали, что им стало проще спонтанно «брать и давать», просить и заботиться; конфликтов стало значительно меньше, а приятного совместного времяпрепровождения – больше. У них иногда бывали разногласия, но они обнаружили, что теперь могут признавать позицию другого по обсуждаемому вопросу. Пирс и Барри также говорили о том, каким образом жизненная позиция, ценности, принципы и умения дяди Дэвида и Сары способствовали этим продвижениям. Когда пришла очередь говорить Саре и дяде Дэвиду, то, помимо всего прочего, они сказали, какая для них большая честь быть таким образом включенными в отношения Барри и Пирса.
К концу этой серии терапевтических бесед, а также во время последующего отслеживания состояния, было совершенно очевидно, что хронический конфликт, бывший центральным элементом отношений Барри и Пирса до обращения за консультацией, полностью растворился. Я использую термин «растворение», потому что в нашей работе не было ни одного момента, когда бы мы были сосредоточены на «разрешении» конфликта. Сам конфликт как таковой никогда не был в фокусе нашего внимания. Я не проводил медиацию, не помогал обсуждать разногласия или «больные темы». Так что это не «разрешение» конфликта, а его «растворение», которое оказывается возможным в силу: насыщенного развития предпочитаемых историй членов пары; прерывания попыток разрешить конфликт особо почитаемыми в современной западной культуре процессами коммуникации; «разъедания» эксклюзивности парных отношений; а также признания и принятия других форм взаимоотношений таким образом, что возрастает разнообразие внутри отношений пары. В данном случае, Пирс и Барри включили в свой репертуар взаимодействия друг с другом отношения дяди и племянника, а также отношения наставника и ученика, и коллегиальные отношения (потому что отношения Барри с его преподавателями в студии становились все более коллегиальными).
Заключение
В этой статье я предположил, что сложности, часто испытываемые парами в состоянии длительного интенсивного конфликта, а также сложности, испытываемые терапевтами во время консультаций с такими парами, исходят из одного и того же источника. А источник этот – в идеях и допущениях, ставящих в привилегированное положение стиль коммуникации, прославленный после Второй Мировой войны, в эру информационных технологий, и в дальнейшем развитии ожиданий эксклюзивности в парных отношениях в современной западной культуре. После этого я описал подход к работе с парами в состоянии затяжного интенсивного конфликта, основанный на нарративных приемах «церемонии признания самоопределения» и «репозиционирования» внешнего свидетеля. Помимо всего прочего, этот подход «снимает с пьедестала» прославленный и лелеемый стиль коммуникации, и способствует приостановке влияния эксклюзивности на отношения пар.
Этот подход всегда помогает мне в работе с парами, страдающими от затяжного интенсивного конфликта. Я обнаружил также, что этот подход оказывается полезным и за пределами собственно растворения конфликта. В последние годы я постоянно применяю его в работе с парами, жалующимися на самые разнообразные сложности, а не только на затяжной интенсивный конфликт. Этот подход оказался весьма эффективен для растворения не только конфликтов, но и других сложностей в отношениях.
Примечания
1. Многие ученые феминистского толка, например, O’Brien (1981) и McNay (1992), связывают развитие феномена эксклюзивности с «приватизацией» брака и семьи в интересах патриархальности.
2. Нам очень повезло, что когда Пирс и Барри пришли ко мне в первый раз, я смог уделить им столько времени, сколько было необходимо для проведения всех этапов церемонии признания самоопределения. Однако так бывает не всегда, и бывали случаи, когда мы не успевали провести какие-то этапы и переносили их на следующий раз.
3. Во время первой встречи Пирс пересказывал историю Барри так богато и насыщенно, что я решил рискнуть и попросить его озвучить воплощенный интерес к истории Барри с позиции Пирса, а не с позиции дяди Дэвида. Если бы оказалось, что Пирс к этому не готов, я знал, что мне не будет сложно помочь ему снова репозиционироваться в дядю Дэвида. Тогда бы я его спросил, какой жизненный опыт дяди Дэвида вспомнился бы ему в качестве отклика на историю Барри, и как история Барри повлияла бы на дядю Дэвида, где бы он оказался в результате в своих мыслях и переживаниях.
Литература
Foucault, M 1994 ‘The social triumph of the sexual will ‘ In Rabinow, P (ed) Michel Foncault Ethics New York Allen Lane — The Penguin Press
Levenson, E A 1972 The Fallacy of Understanding New York Basic Books
O’Brien, M 1981 The Politics of Reproduction London Routledge & Kegan Paul
McNay, L 1992 Foucault & Feminism Power gender and the self Cambridge Polity Press
Myerhoff B 1982 Life history among the elderly Performance, visibility and remembering ‘ In J Ruby (ed) A Crack in the Mirror Reflexive perspectives in anthropology Philadelphia University of Pennsylvania Press
Myerhoff, B 1986 Life not death in Venice Its second life ‘ In Turner, V & Bruner, E (eds) The Anthropology of Experience Chicago University of Illinois Press
White, M 1995 ‘Reflecting teamwork as definitional ceremony ‘ In White, M Re-Authoring Lives Interviews and essays Adelaide Dulwich Centre Publications
White M 1997 ‘Definitional ceremony ‘ In White, M Narratives of Therapists Lives Adelaide Dulwich Centre Publications
White, M 1999 Reflecting teamwork as definitional ceremony revisited ‘ Gecko A journal of deconstruction and narrative ideas in therapeutic practice # 1 Reprinted in White, M 2000 Reflections on Narrative Practice Essays and interviews Adelaide Dulwich Centre Publications
материал для публикации любезно предоставлен издательством Dulwich Centre Publications
[…] окончание следует […]