перевод Вадима Виниченко
статья любезно предоставлена для перевода и публикации на русском языке Сарой Уолтер, с разрешения издателя журнала Context
Введение
Как правило, люди стремятся к встрече с терапевтом потому, что они недовольны тем, что происходит в их жизни, и хотели бы изменить существующее положение дел. Эта статья посвящена исследованию некоторых широких следствий для практики, вытекающих из представлений об идентичности, делающих акцент на различиях и возможностях, а также описанию связи этих представлений с целями и практикой нарративной терапии. В частности, в статье рассматривается то, каким образом идеи Жиля Делеза открывают возможности для терапевтической практики, ориентированной на поддержку наших собеседников в их движении от того, “как обстоят дела” к тому, как “дела могли бы обстоять”, движении от “бытия” к “становлению”.
Структурализм и идентичность
Разрабатывая нарративную терапию, Майкл Уайт опирался на ряд идей постмодернистской философии о человеческой идентичности, которые в совокупности образуют альтернативу метафоре “поверхности/глубины”, характерной для модернистского проекта.
Модернистская мысль постулирует понятие “подлинного Я”. Это понятие связано со структуралистским пониманием человеческой жизни, которое подразумевает, что под поверхностью наших действий и опыта находится ряд глубинных структур, которые и определяют наше чувство себя. Применительно к идентичности из этого представления следует, что такие внутренне присущие людям особенности, как потребности, черты характера и мотивы, являются фундаментальными структурами, которые можно искать, выявлять и классифицировать в качестве объяснений нашего опыта, действий и жизненных выборов.
Мишель Фуко предположил, что эти структуралистские или модернистские концепции идентичности порождают ряд нормализующих “истин”, обладающих властью над нашими жизнями и отношениями. Влияние этих идей на становление нарративной терапии подробно описано в литературе (см., например, White, 1990). Фуко предположил, что господствующие дискурсы и связанные с ними системы нормативных ожиданий относительно того, как людям следует проживать свою жизнь, воспроизводятся и поддерживаются во всех аспектах жизни, включая контексты медицинской, социальной и терапевтической работы. При этом подобные ожидания приобретают статус истин, по отношению к которым люди оценивают самих себя и друг друга как более или менее “нормальных” или “успешных”. В результате люди, чья жизнь и интересы хорошо вписываются в эти узкие рамки, оказываются в привилегированном положении, тогда как люди, живущие иным образом, подвергаются маргинализации.
Позиционирование терапевта и власть
Такое понимание способов функционирования власти и нормативных ожиданий в жизнях людей играет важную роль в нарративном подходе. Структуралистское понимание идентичности предлагает терапевту сосредоточиться на “том, что есть”: что “не так” с этим человеком, семьей или сообществом, и как их можно “починить”? Эти нормативные ожидания и дискурсы отражаются и поддерживаются в тех анализах, отчетах, оценках результатов, суждениях и интерпретациях, которые предлагается готовить или высказывать работникам. Таким способом рассуждения о жизни и идентичности людей становятся определяющими истинами. Результатом является сужение круга возможностей для выбора, доступных людям в их собственной жизни, а также ограничение опыта и возможностей для “становления” заданными областями, очерченными нормативными суждениями, приговорами о “несостоятельности” и “бедными” заключениями о ценности человека.
Если мы хотим способствовать укреплению в людях чувства способности влиять на собственную жизнь и поддерживать их в проживании диапазона возможностей, некоторые из которых могут выходить за пределы нормативного дискурса, мы должны принять во внимание отношения власти, связанные с неявными “истинами” нормализующего дискурса, и занять определенную позицию по отношению к ним. В этой ситуации нас интересуют альтернативные концепции идентичности, которые помогли бы нам занять такую позицию.
Неструктуралистские подходы, идентичность и нарративная метафора
Ряд мыслителей, связанных с направлением, которое получило название постмодернизма, предложили концепции идентичности неструктуралистского характера в качестве альтернативы модернистскому представлению о “глубинном Я”. Постмодернистская мысль исходит из того, что наше чувство себя (sense of self) складывается в социальных отношениях и является результатом тех историй, которые мы создаем на протяжении своей жизни. Опираясь на эти идеи, Уайт (White, 1990) предположил, что мы воспринимаем жизненный опыт через призму историй о нас, которые рассказываем мы сами и которые другие рассказывают нам. Эти истории складываются в социальном контексте, причем имеет место постоянный процесс смыслопорождения по мере того, как наш опыт организуется в истории: события, происходящие в различные моменты времени, связываются в последовательности на основе какого-либо сюжета или темы. Однако не существует единственной истории, которая могла бы охватить всю совокупность проживаемого нами опыта, и, хотя некоторые истории о наших жизнях становятся доминирующими и привилегированными по отношению к другим, каждый из нас состоит из множества историй и проживает полиисторийную жизнь.
Из этого следует, что слушая рассказ о чьей-то жизни, выглядящий как единственная проблемная история, мы можем прислушиваться к признакам альтернативных историй в этом расказе. Люди способны занимать интенциональную (характеризующуюся намерениями и целями) и активную позицию по отношению к историям, выбирая из множества возможностей такие истории или описания своей идентичности, в соответствии с которыми они предпочитают жить. Мы можем задавать вопросы о том, как эти предпочитаемые истории соотносятся с намерениями, надеждами и мечтами людей, и что в этих историях важно для них. Формирование насыщенных описаний таких “жизненных концепций”, значимых для наших собеседников, способно укреплять их активную позицию и ясность в отношении форм и направлений жизни, в большей степени отвечающих их представлениям. Эти интенциональные категории идентичности, отражающие то, что сами люди наделяют ценностью, представляют резкий контраст с неинтенциональным характером внутренних психологизированных характеристик и открывают возможности скорее для “становления”, чем для простого “бытия”.
Становление
Если мы рассматриваем идентичность не как жестко заданную или сводимую к единственной истории, но как нечто полиисторийное, текучее и всегда находящееся в процессе становления в контексте и под воздействием социального и политического жизненного опыта, мы можем занять по отношению к людям позицию, способствующую реализации предпочитаемых ими жизненных возможностей.
В последние годы на развитие нарративной практики оказали влияние идеи Жиля Делеза, современника Фуко (White, 2008). В центре философских интересов Делеза находились, среди прочего, вопросы возможности, различия и множественности, а также понятие становления. Он полагал, что структуралистская концепция идентичности и процессы, направленные на классификацию, измерение и определение того, кем или чем мы являемся, не только способствуют маригинализации, но и ограничивают возможности того, кем или чем мы могли бы стать.
Делез предположил наличие “поверхностного Я”, которое может рассматриваться как план или плоскость “становления” в отличие от представления о “глубинном Я”, представляющем собой внутреннее ядро “бытия”. Он характеризовал жизнь как “рои различий”, которые постоянно присутствуют и могут актуализовываться в конкретных идентичностях и новых становлениях. Уайт (White, 2008) предположил, что эти рои различий могут открывать возможности для новых отношений, новых историй о наших жизнях и новых идентичностей.
Жизненные ландшафты
Однако людям может быть трудно или непривычно видеть эти возможности. По мнению Делеза, причиной этого является то, что люди обитают в некоторых привычных им жизненных ландшафтах, полях и территориях, связанных с определенными системами концепций и практик жизни.
Делез использует термин “детерриториализация” для обозначения побега или “линии ускользания” с территории опыта, переживаемой нами в настоящий момент, в стремлении достичь другого жизненного ландшафта, открывающего иные возможности.
“Линии ускользания — повсюду. Они представляют собой доступные средства побега от сил репрессии и стратификации. Даже самые плотные страты пронизаны линиями ускользания.” (Deleuze & Guattari 1987, p. 55).
Тем не менее, хотя акты различения (acts of difference), способные открыть эти линии ускользания, всегда присутствуют и доступны для нас, они могут оказаться за пределами тех полей опыта, которые мы переживаем в настоящий момент. В результате эти линии могут оказаться ненаделенными смыслом, упущенными или незамеченными.
Акты различения и проблемные истории: открывая линии ускользания
Исходя из этих представлений, задачей терапевта является поиск актов различения, способных открыть линии ускользания, ведущие к иным жизненным территориям и предпочитаемым историям. Кода люди ограничены проблемными представлениями о себе, какие идеи могут помочь нам обнаружить такие акты? Как мы можем принять во внимание те различия, которые нам обычно не удается заметить, осознать или осмыслить в понятиях?
Уникальные эпизоды
Термин “уникальные эпизоды” используется для характеристики предпринимаемых человеком действий или инициатив, которые отличаются от способа действий, диктуемого проблемной историей, или являются уникальными на ее фоне (см., например, White, 1990).
Наблюдая и задавая вопросы, мы можем искать акты различения, разрывы и исключения, которые не согласуются с проблемным представлением человека о себе: например, моменты, когда проблема отсутствует или присутствует в меньшей степени, чем обычно, или ситуации, в которых человек предпринимал действия на основе собственных предпочтений, а не предписаний проблемы. Такие акты могут обнаруживаться и в ходе непосредственного наблюдения за спонтанными взаимодействиями, происходящими в процессе терапевтических бесед или мероприятий в сообществах. Осмысление действий человека по решению проблем также может предоставить возможности для открытий, связанных с актами различения (White, 2005).
Отсутствующее, но подразумеваемое
Практика “двойного слушания”, предполагающая внимание к “отсутствующему, но подразумеваемому” в высказываниях, относящихся к проблемной истории, также позволяет нам обнаруживать акты различения (White, 2000). В основе этой практики лежит предположение Жака Деррида (Derrida, 1978) о том, что мы можем распознать нечто лишь в сравнении с чем-то другим. Например, мы не можем распознать отчаяние иначе, чем в сравнении с переживанием надежды. Отсутствующее, но подразумеваемое открывает возможности для бесед, позволяющих формировать линии ускользания к предпочитаемым представлениям о себе и помогающих людям утвердиться в новых жизненных ландшафтах (Carey, Walther & Russell, 2009).
Возможности и предпочитаемые истории: от обобщений к частностям
По мнению Делеза, еще одним фактором, который может помешать нам заметить линии ускользания, ведущие к новым возможностям, является наша склонность “сваливать в кучу” многочисленные частности нашей жизни, образуя из каждой такой кучи обобщенную категорию. Хотя эта склонность мыслить обобщениями может быть полезным инструментом, облегчающим решение практических задач повседневной жизни, сваливание частностей в кучу на основе какой-либо их общей черты приводит к тому, что мы упускаем из виду все различия между этими частностями и возможности, связанные с каждой из них.
Как терапевты, мы заинтересованы в таких понятиях, которые поддерживали бы открытие новых возможностей — и жизни, основанные на множественных историях. Что мы можем увидеть или услышать в ситуации человека, кроме единственного описания? Каким образом мы можем помочь людям увидеть множественные возможности и процессы становления? Какую роль внимание к мелким частностям жизни играет в формировании возможных предпочитаемых направлений развития истории?
Различия в сходном
Предположение Делеза о том, что мы склонны мыслить обобщениями, может побудить нас обращать внимание на частности в рассказах людей об опыте их жизни и задавать вопросы, ориентированные на обнаружение таких частностей. Это позволяет нам уделять особое внимание различиям между частностями, составляющими ту или иную историю. В контексте терапевтической практики заслуживает внимания то, что мы можем обнаруживать акты различения и возможности не только в процессе слушания проблемной истории, но и замечая различия между отдельными событиями, составляющими предпочитаемую историю.
Хотя отдельные события, составляющие предпочитаемую историю человека, могут обладать достаточным сходством между собой, позволяющим наделить их общим смыслом и объединить в историю, в них есть и достаточно различий для того, чтобы рассматривать их как отличные друг от друга. Здесь мы будем называть такие различия “различиями в сходном”. Такие различия позволяют наметить множественные варианты предпочитаемого образа жизни, что соответствует представлению о жизни, основанной на множестве историй.
Так, в связи с формирующейся историей о заботе в жизни человека мы могли бы спросить:
- Является ли это примером заботы того же рода, что и забота, которую вы проявляли по отношению к своей матери, или это другая забота?
- Что делает эту заботу отличной от вашей заботы о матери?
- Каким образом одна забота отличается от другой?
- Как бы вы назвали заботу такого рода?
- Или, может быть, это не забота, а нечто другое, также важное для вас в жизни?
- Как бы вы назвали это другое, также важное для вас?
Таким образом, ориентация на сходство в событиях способна укрепить уже найденную и названную предпочитаемую историю, тогда как ориентация на “различия в сходном” предоставляет возможности для формирования множественных предпочитаемых историй. В дальнейшем все эти истории могут развиваться и обогащаться в процессе терапевтических бесед, открывая многочисленные возможности для становления.
Что могут “делать” понятия?
Делез (см., например, Deleuze, 1987) полагает, что мы способны относиться к понятиям не только как к этикеткам или именам, которые мы присваиваем вещам, но и как к ориентирам для мышления: какие новые возможности это понятие может открыть для нашей жизни? Когда мы мыслим таким образом, понятия могут открывать для нас возможности шагнуть в новые жизненные ландшафты, выйдя за пределы известного.
Например, применительно к понятию заботы такой образ мышления предлагает нам не сосредотачиваться на том, чтобы, используя примеры из нашей жизни, сформулировать определение заботы. Вместо этого мы можем проявить интерес к исследованию возможностей, открываемых этими примерами заботы с точки зрения тех новых связей, которые мы можем открыть в наших отношениях с другими людьми, а также тех новых выводов, которые понятие заботы позволяет сделать о нашей собственной идентичности.
- Какие новые возможности, как вы могли бы надеяться, забота такого рода могла бы привнести в вашу жизнь?
- Что эта забота меняет для вас в ваших отношениях?
- Если бы вы могли проявлять такую заботу по отношению к самому себе, какие возможности это открыло бы с точки зрения того, что вы думаете о себе в те моменты, когда у вас не хватает сил, чтобы заняться уборкой дома после тяжелого рабочего дня?
- Позволила бы вам такая забота думать о себе как-то иначе, чем о “ленивом” человеке?
Поэтому понятия могут не только служить определениями или обозначениями вещей, но и обладать порождающей, творческой силой, расширяя пределы различий: вместо того, чтобы думать о том, что означает данное понятие, мы можем думать о том, что оно делает. Мы можем рассмотреть территории, которые оно открывает для нашей жизни, делая возможными новые связи.
Ризоматическое исследование
Делез и Гваттари (Deleuze and Guattari, 1987) проводят различие между “древесным” и “ризоматическим” стилями мышления. Первый из них, в основе которого лежит метафора дерева, рассматривается как воплощение модернистского, структуралистского образа мышления: он носит линейный, иерархический и статический характер, предполагая последовательное деление однородного целого на все меньшие категории-подразделения. Ризоматическое мышление, напротив, носит нелинейный, анархический и номадический характер и характеризуется горизонтальным ветвлением, создающим новые элементы; эти элементы представляют собой не подразделения целого, но взаимосвязанное многообразие.
Ризоматическое мышление открывает новые просветы в устоявшихся способах видеть вещи и способно двигаться в любом направлении, выходя на новые территории. Оно может быть охарактеризовано как сетевое мышление, связывающее между собой разнообразные идеи и жизненные практики.
“Ризома непрестанно устанавливает связи между семиотическими цепями, структурами власти и обстоятельствами…” (Deleuze and Guattari, 1987, стр. 7)
Принимая во внимание “различие в сходном” и возможности, открываемые понятиями, мы можем применить предложенную Делезом метафору ризомы к организации жизни при помощи историй. В контексте терапевтической практики мы можем обращать внимание на то, как линии ризоматического исследования дают начало побегам-ответвлениям историй, которые затем способны укореняться, превращаясь в самостоятельные, но взаимосвязанные варианты предпочитаемой истории. Результатом этого процесса может быть формирование широкого ландшафта историй, образуемого возможностями различия и становления и предоставляющего новые платформы для действия.
Путешествие во времени
Акты различения и входы в новые линии ускользания существуют не только в настоящем – они могут быть обнаружены в любой точке времени. Мы способны мысленно переноситься в прошлое и будущее и думать о нашей жизни или идентичности, отвлекаясь от событий или обстоятельств, окружающих нас в данный момент времени.
Время как последовательность
Как уже было сказано выше, Делез предполагает, что в ситуациях повседневной жизни мы используем практические инструменты мышления, для которых характерна тенденция к обобщению.
Применительно ко времени это означает, что, вместо обработки всех различий, составляющих течение времени, мы “редактируем” и “складываем” восприятия, ориентируясь на сложившиеся у нас понятия и истории. Это создает основу для нашей деятельности в мире: представление о времени позволяет нам картировать изменения, происходящие вокруг нас, а прошлое существует как ряды образов, которые мы вспоминаем для того, чтобы жить в настоящем и будущем (Colebrook, 2002).
Такое представление о времени связано с тем, что Майкл Уайт называет “нарративами для жизни” , в которых время образует важнейшее измерение, необходимое для применения метафоры историй.
“Это упорядочение событий в линейную временную последовательность необходимо для выявления любого “смысла, включенного в истории”. Истории имеют начало и конец, которые соединяет между собой течение времени.” (White, 1990, стр. 81).
Однако в процессе мышления о событиях, образующих “течение времени”, нарративная практика опирается не только на представление о времени как о линейной последовательности событий, но и на другие идеи о характере времени и его возможностях в связи со становлением и различием.
Время как толща
Делез предполагает, что мы можем мыслить время таким способом, который уделяет внимание различиям и подробностям нашего опыта и восприятий вместо того, чтобы абстрагироваться от них в процессе обобщения, и этот образ мышления способен поддерживать новые возможности для нашей жизни.
При этом Делез опирается на представление Анри Бергсона о времени как о толще, в которой настоящее является лишь одной из составляющих, и в которой актуальное настоящее сосуществует с виртуальным прошлым. Это различие между виртуальным и актуальным не является различием между “нереальным” и “реальным”. Память способна вторгаться в актуальное настоящее именно потому, что она виртуально присутствует наряду с этим настоящим (May 2005).
Из этого следует, что, хотя память представляет собой осознанное вспоминание прошлых событий, эти события не вспоминаются нами как дискретные сегменты, которые могут быть разделены на прошлое, настоящее и будущее. Скорее они припоминаются как в условиях того конкретного момента, когда событие имело место, так и в связи со всем многообразием прожитого нами прошлого, которое служит контекстом для нашей памяти. Мы не можем выйти за пределы этого многообразного прошлого или надвигающегося будущего, “отделиться” от них, заняв по отношению к ним внешнюю позицию. Наша ситуация не представляет собой “бытия”, пребывания в настоящем моменте, поскольку в ней всегда присутствуют прошлое и притяжение ожидаемого будущего: настоящее всегда немедленно ускользает в прошлое, а прошлое, так же как и будущее, всегда может быть привнесены в настоящее.
“…прошлое не сменяет настоящее, перестающее быть таковым; прошлое сосуществует с настоящим, которым оно было. Настоящее — актуальный образ, а существующее одновременно его прошлое — виртуальный образ, отражение в зеркале” (Deleuze, 1989, стр. 79).
Мы можем опираться на эти идеи, исследуя возможности, различия и противоречия, связанные с событиями, образующими “течение времени”. Вопросы о смысле действий, которые люди совершают, совершали или хотят совершить, предоставляют возможности для выявления “концепций жизни”. Такая работа с идентичностью может способствовать возникновению новых возможностей, укреплению чувства способности влиять на свою жизнь (субъектности), а также переживанию богатых и насыщенных историй о себе.
Разработка альтернативных точек зрения
Оба этих представления о времени — последовательное время обобщающего мышления, исходя из которого мы можем действовать в повседневной жизни, и время памяти, содержащее все события и становления жизни, — могут быть совмещены в рамках терапевтических бесед, направленных на формирование альтернативных точек зрения на жизнь.
Делез полагает, что новые связи и становления становятся возможными благодаря созданию, организации и реорганизации новых точек зрения. Интерес Уайта (White, 2008) вызвало предположение Делеза о том, что “рои различий” могут быть организованы в конкретные и частные знания, которые затем могут быть актуализированы при помощи мышления. Такая организация представляет собой “складку различий”, и при помощи мысли мы можем развивать эти складки в знания, выходящие за пределы того, что нам уже известно. Мы можем создавать и организовывать знания не на основе того, кем мы являемся, а на основе того, кем мы хотели бы стать, и затем актуализировать их как действия в нашей жизни. Это обогащает наше понимание того, в чем состоит содержание применяемого в нарративной практике подхода “пересочинения (восстановления авторской позиции)” (re-authoring): разработка в форме насыщенных историй представлений или концепций жизни, которым люди могут придавать ценность (White, 1990).
Таким образом, воспоминания позволяют нам прерывать поток обычных представлений и мышления, следующего сложившимся привычкам, разрушая усвоенные нами проблемные истории. Мы можем спрашивать о конкретных подробностях вспоминаемых событий и действий, приглашая наших собеседников приписывать этим подробностям те или иные смыслы. Затем мы можем “заново складывать” эти различия в новые повествования и истории, предоставляющие людям возможности для действий. Такие беседы соединяют действия со смыслами, помогая исследовать вопрос “Как мы своими действиями создаем то, чем мы хотим стать?”.
Мы также можем использовать эти идеи для лучшего понимания практик, направленных на укрепление предпочитаемых историй посредством соединения людей с тем, что наделено для них смыслом, но отделено от них временной дистанцией. В рамках нарративной практики “восстановления участия” (re-membering) (White, 1997) мы можем задавать вопросы о прошлом и настоящем опыте взаимоотношений со значимыми лицами из прошлого, которые остаются виртуальными членами нашего “жизненного клуба”, играя существенную роль в том, как мы проживаем свою жизнь в настоящем. “Восстановление участия” является одной из практик нарративной терапии, предполагающих приглашение значимых лиц или опыта из прошлого клиента в контекст терапевтической беседы для более насыщенного развития тем “настоящего”. “Складывание” фрагментов прошлого в настоящем помогает нам сформировать насыщенный опыт субъективности в настоящем времени.
Практика картографии
Делез характеризует свои идеи относительно идентичности, различий и возможностей как “картографию становлений” (Deleuze, 1987) и использует ряд других терминов, основанных на географической или пространственной метафоре.
Этот взгляд резонирует с развитием нарративной практики в направлении использования карт терапевтических бесед (White, 2007), и позволяет нам осмыслить эти карты не только как терапевтическую технику, но и как способ выражения характерных для этой практики представлений о жизни, идентичности и отношениях.
Мы можем использовать карты нарративной практики в качестве опоры для терапевтических бесед, движущихся в различных направлениях сквозь толщу времени с целью обнаружения актов различения, открывающих множественные линии ускользания к новым территориям. Мы можем стремиться к тому, чтобы следовать этим линиям и “распутывать” их, разными способами складывая различия, открывающие новые возможности. Вместо того, чтобы укреплять хорошо знакомые области опыта, мы можем помогать людям направлять внимание на другие территории в поисках того, что связывает или сплетает вместе эти акты различения, позволяя возникнуть новым смыслам относительно идентичности наших собеседников. Таким образом мы можем картировать новые возможности идентичности и становления.
Заключение
Идеи Жиля Делеза способны помочь нам в обнаружении и понимании исключений из доминирующих историй как актов различения, которые могут находиться в различных полях, ожидая возможности быть собранными в какую-либо другую предпочитаемую историю, организуемую под действием того, что сами люди считают ценным в собственной жизни. Работая над этой статьей, мы стремились “картировать” то, каким образом терапевтические подходы, связанные с понятием различия и возможности, не стремятся к обнаружению глубинной идентичности или истины, но направлены на создание условий для становления, позволяющего нам освободиться от жестко заданных представлений о нашей идентичности и открывающего новые возможности. Мы надеемся, что это позволит расширить понимание того, каким образом подходы нарративной работы способны поддержать практиков в их беседах с людьми в терапевтических контекстах.
Благодарность
Авторы выражают благодарность Шоне Рассел из Центра «Нарративные практики Аделаиды» за значительный вклад в подготовку этой статьи.
Источники
Carey, M. Walther, S. & Russell, S. (2009) The absent but Implicit – a map to support therapeutic enquiry. Family Process (in print)
Deleuze, G. & Guattari, F. (1987; or published 1980) A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia, translated Brian Massumi, Minneapolis: University of Minnesota Press.
Deleuze, G. (1989) Cinema: The Time- Image, trans. Hugh Tomlinson and Robert Galeta. Minneapolis: University of Minnesota Press.
Derrida, J. (1978) Writing and Difference, Chicago: University of Chicago Press.
May, T. (2005) Gilles Deleuze, An Introduction, New York: Cambridge University Press.
White, M. & Epston, D. (1990) Narrative Means to Therapeutic Ends, New York: Norton.
White, M. (1997) Re-membering. In White, M. (1997) Narratives of Therapists Lives, Adelaide: Dulwich Centre Publications.
White, M. (2000) Re-engaging with history: the absent but implicit. In White, M., Reflections on Narrative Practice: Essays and Interviews, Adelaide: Dulwich Centre Publications.
White, M. (2002) Addressing personal failure. The International Journal of Narrative Therapy and Community Work, 3.
White, M. (2005) Children, trauma and story line development. The International Journal of Narrative Therapy and Community Work.
White, M. (2007) Maps of Narrative Practice, New York: Norton.
White, M. (2008) Notes taken from teaching, Centre for Narrative Practice, Manchester, UK.
Библиография
Colebrook, C. (2002) Gilles Deleuze, London: Routledge.
Colebrook, C. (2006) Deleuze, A Guide for the Perplexed, London: Continuum.
Deleuze, G. (1968; or pub. 1994) Difference and Repetition, trans. Paul Patton, New York: Colombia University Press.
Deleuze, G. (1988) On Philosophy. In Deleuze, G. (1990) Negotiations, New York: Columbia University.
Jenkins, A. (2009) Becoming Ethical, Dorset: Russell House Publishing.
May, T. (1997) Reconsidering Difference, Pennsylvania: The Pennsylvania University State Press
Об авторах
Сара работает нарративным терапевтом Службы психического здоровья детей и подростков Организации здравоохранения Восточного Ланкашира. Кроме того, она является директором Института нарративной терапии и в качестве одного из преподавателей Института участвует в проведении обучающих мероприятий в Великобритании и за ее пределами. Сара часто встречается с людьми в их собственных домах, и ее всегда поражает то, как обыденные на первый взгляд жизненные события дают возможность услышать удивительные истории о надеждах, мечтах и о том, что люди считают драгоценным в своей жизни. Этот опыт помог ей осознать, каким образом неструктуралистские идеи оказывают влияние на ее подходы к работе в сообществе, и каким образом это сообщество, в свою очередь, определяет развитие ее практических подходов. Сара заинтересована в целенаправленном исследовании того, что способны “сделать” эти связи, — открываемых ими возможностей для практики, и регулярно объединяется с другими практиками для разработки идей и обмена ими. С ней можно связаться по электронной почте: info@theinstituteofnarrativetherapy.com
Мэгги является нарративным практиком с начала 1990-х гг., когда она впервые испытала восхищение перед тем, что нарративный подход способен привнести в терапевтические беседы. Приоритетным направлением ее практики является работа с откликами людей на опыт насилия и злоупотреблений в их жизни. Мэгги работает с женщинами и детьми, а также с мужчинами, которые хотели перестать применять насилие. Кроме того, Мэгги принимает участие в разнообразных проектах с использованием нарративного подхода в сообществах и имела возможность работать вместе с Майклом Уайтом в рамках ряда таких встреч. На протяжении последних 12 лет Мэгги ведет преподавательскую работу в различных частях мира; она была сотрудником Майкла в новом центре, который он основал незадолго до своей смерти в 2008 г. Мэгги живет в Аделаиде; с ней можно связаться через сайт Центра нарративной практики в Аделаиде: http://www.narrativepractices.com.au
Оставьте комментарий