Рут и Наташа работают в государственном Центре психического здоровья Оолаген в Торонто. Рут также является одним из учредителей и преподавателей Центра нарративной практики в Торонто. Матери Рут и Наташи страдали от психических заболеваний.
оригинал статьи находится здесь: http://www.dulwichcentre.com.au/new-narratives-for-parents-with-mental-health-difficulties.pdf
перевод Дарьи Кутузовой
В 2006 г. Далвич-центр (Аделаида, Австралия) пригласил нарративных практиков со всего мира поучаствовать в проекте по сбору историй о семьях, в которых один из родителей страдал от психического заболевания (Russell et al., 2006). Более конкретно, Далвич-центр был заинтересован в рассказах, которые можно было бы противопоставить доминирующим проблемно-насыщенным историям о жизни в подобных семьях, — в рассказах, где родители, страдающие от психических заболеваний, ценились бы, а не обесценивались.
Мы (Рут и Наташа) работаем в центре психического здоровья в округе Оолаген, Торонто; наш центр ориентирован на помощь детям и их семьям таким образом, чтобы происходило восстановление социальной справедливости. Мы обрадовались возможности присоединиться к Далвич-центру в сборе и создании более вдохновляющих и рождающих надежду историй для семей, где у одного из родителей есть психическое заболевание. В данной статье мы опишем некоторые нарративные идеи и практики, которыми руководствуемся в своей работе; эти идеи и практики создают пространство, чтобы были услышаны голоса самих родителей и детей, а также для того, чтобы их опыт, их отношения и их истории были описаны «с обеих сторон».
Приглашение детей и родителей поучаствовать в проекте
Существует много способов вовлечь детей и родителей в разговор об их жизни. В рамках данного проекта мы предложили им занять позицию экспертов по своей жизни, у которых мы получаем консультацию. В первую очередь мы обратились к тем детям, подросткам и их мамам, которые на тот момент уже участвовали в программах центра. (Мы учитываем тот факт, что из-за того, что в этом проекте мы работали только с мамами, читатели могут вывести необоснованное заключение о связи гендера и психической болезни, на что нам любезно указала Шерил Уайт (White, C., 2008). В последнее время к нам обращаются и отцы, страдающие от психических заболеваний, и мы заинтересованы в том, чтобы больше узнать об их опыте.) Мы были прозрачны в своих намерениях (т.е. открыто сообщили о них):
— Мы стремились создать «двойные описания» жизней и отношений, в которых признавались бы сложности и тяготы, с которыми сталкиваются люди, но также признавались бы знания и умения, помогающие людям справляться и выживать.
— Мы надеялись узнать больше о жизни, не затронутой проблемой, о том, что возможно в семьях, несмотря на психическое заболевание. В особенности нас интересовали истории о любви и заботе.
— Мы планировали распространить эти истории среди других родителей и помогающих специалистов, потому что мы верим, что более сбалансированный рассказ об их жизни сможет уменьшить стигматизацию родителей, живущих с психическими заболеваниями.
От позиции клиента – к позиции консультанта по проекту
Когда мы приглашаем членов семьи занять позицию консультантов по проекту, это повышает значимость их непосредственно проживаемого опыта. Размышляя о том, что для них самих значит жить в семье, где у одного из родителей психическое заболевание, дети, подростки и взрослые делятся своей мудростью и знаниями с другими. Это знание сохраняется в виде письменных документов или видеозаписей и делается доступным другим семьям и помогающим специалистам.
Выбирая это направление работы, мы опираемся на представление о «совместном исследовании», предложенное Дэвидом Эпстоном (Epston, 1999). К данному проекту это понятие особенно приложимо, так как родители, вместе с которыми мы работаем, уже становились ранее объектами чужих историй о них, в особенности они подвергались подобной объективации со стороны специалистов помогающих профессий. Для многих участников проекта это первая возможность рассказать о своей жизни, о своих отношениях так, чтобы именно их собственный опыт стал видимым и значимым. Создается архив историй, выделяются общие темы, возникает основа, платформа для социального действия.
Создать возможность помогать другим
С самого начала мы стремились развивать этот проект таким образом, чтобы участники воспринимали рассказывание своих историй как форму помощи другим людям (Denborough, 2008). Для участников проекта это оказалось особенно важным; они делились с нами своей надеждой на то, что их рассказы смогут повлиять на работу помогающих специалистов и соответствующих центров, на разработку социальных программ и социальную политику. Как сказала нам одна из мам: «Надеюсь, я могу как-то поспособствовать тому, чтобы нас стали видеть иначе и по-другому относились бы к нам в школах и социальных службах». Все участники проекта говорили о том, как для них важно иметь возможность чем-то помочь другим семьям в похожей ситуации. Один из подростков сказал: «Я с детства думал, что проблемы, с которыми мы дома имеем дело, уникальны; а было бы здорово знать, что существуют еще такие же семьи, — и узнать, как справляются они. Теперь у меня есть шанс сделать для других то, что, я знаю, здорово помогло бы когда-то мне самому».
Экстернализация проблемы
Центральным для нашей работы является прием нарративной практики, известный как экстернализация (White & Epston, 1990). При этом описание через прилагательное («я психически больная мать») превращается в описание через существительное («я мать, у которой есть психическая болезнь»). Это политический акт, так как проблема при этом отделяется от человека. Проблема – не в человеке, проблема в проблеме (White & Epston, 1990). Например, вместо того, чтобы разбираться с «депрессивной матерью, которой следует упорнее стараться», мы смотрим, как депрессия мешает реализоваться мечтам и надеждам матери на то, какой могла бы быть она сама и ее семья.
Экстернализация позволяет всем членам семьи совместно исследовать последствия влияния проблемы на жизнь, не будучи при этом захваченными стыдом или обвинениями. Экстернализация также создает пространство для того, чтобы исследовать и развивать истории о «жизни за пределами проблемы» (например, о тех моментах, когда проблема не так сильно влияет на жизнь семьи, и родитель оказывается способен заботиться о детях в соответствии со своими ценностями, мечтами, надеждами, намерениями и добровольно взятыми на себя обязательствами). Вот некоторые из экстернализующих вопросов, которые мы используем в беседах с родителями:
Последствия проблемы:
— Как бы вы могли назвать те сложности, с которыми сталкиваетесь?
— Как это влияет на ваши отношения с друзьями и родственниками?
— Заставляет ли это вас иногда делать и говорить что-то такое, что иначе вы бы не сделали и не сказали?
— Встает ли это когда-либо между вами и теми, кто вас любит?
Что поддерживает проблему
— Кто или что помогает проблеме стать больше (или меньше)?
— Есть ли в нашем обществе какие-то идеи о родителях, детях, психических заболеваниях, которые способствуют усугублению ваших сложностей?
Жизнь вне проблемы
— Что вы больше всего цените в своих отношениях с детьми?
— Можете ли вы рассказать какую-нибудь историю о том, как вам с детьми было хорошо, весело и интересно вместе?
— Кто поддерживает вас как родителя? Что именно они больше всего ценят в вас как в родителе?
Последствия жизни с психическим заболеванием
Нарративные беседы могут начинаться с вопроса о последствиях жизни с психическим заболеванием. В нашем проекте оказалось, что дети и подростки сначала хотят рассказать о трудностях, с которыми им приходится сталкиваться, а уже потом мы ищем точки входа в истории о любви и заботе. В разговорах с родителями оказалось (возможно, из-за стыда и (само)обвинения, связанных с психическими заболеваниями), что в начале беседы они хотят поговорить о любви к своим детям, о заботе о детях. Когда знания и умения родителей получали признание, было проще начать говорить о трудностях, которые они испытывают. Майкл Уайт называет это «переходом на другую территорию», с которой можно взглянуть на проблемы (White, 2005).
Многие из родителей говорили о том, что сложности, с которыми они сталкиваются, помешали им воплотить мечты и стать такими родителями, какими они хотели бы быть. По крайней мере, все они были вынуждены преодолевать в силу наличия у них психического заболевания определенные трудности и препятствия. Мы спросили: «Что это за трудности и препятствия?»
Трудности и препятствия, связанные с психическим заболеванием
Все родители выразили сожаление, что психическое заболевание мешает им стать такими родителями, какими они хотели бы быть. Некоторым родителям мешает депрессия – она приносит с собой подавленность и апатию; в такие периоды им трудно утром встать с постели, вовремя отвести детей в школу, позаботиться о практических аспектах повседневной жизни, позаниматься или поиграть с детьми. Другим родителям тревога мешает осмысленно общаться с детьми. Некоторые родители страдают от перепадов настроения и знают, что это сказывается и на их детях. В некоторых случаях родителям казалось, что им могут помочь алкоголь и наркотики, но в дальнейшем это становилось причиной конфликтов и трудностей в семье. Бывали моменты, когда психическое заболевание заставляло родителей говорить и делать что-то такое, чего бы они в иной ситуации ни за что бы не сделали или не сказали, и родители осознают, что они тем самым могли причинить боль тем, кого любят, обидеть их или поставить в неловкое положение. Некоторые родители имеют проблемы с памятью, и поэтому им не удается признать и отметить важные для родственников даты, попасть на важные встречи или организовать их. Бывают моменты, когда собственные проблемы захватывают родителей настолько, что у них нет никаких ресурсов и возможностей, чтобы откликнуться на нужды детей или супруга. Многие из родителей сталкиваются с конфликтами в супружеских отношениях, вплоть до развода. Многие из родителей временно или постоянно не имели возможности работать или сталкивались с трудностями при устройстве на работу, что приводило к серьезным финансовым затруднениям в семье, и бывали случаи, когда семье приходилось жить на пособие.
Трудности и препятствия, связанные с медикаментозным лечением
Некоторые родители протестовали против медикаментозного лечения, но их мнение отметалось как незначимое лечащими врачами и/или другими членами семьи. Одна из девушек-подростков, участвовавших в нашем проекте, вспоминала о том, как ее мама заявила, что она больше никогда не будет принимать никаких таблеток. «Папа был уже готов согласиться, но социальный работник, посещавший маму, и слышать об этом не хотел и буквально заставлял маму принимать лекарства». Эта девушка вспоминала, что ее мама большую часть времени лежала на диване и спала; девушка подозревает, что это могло быть побочным эффектом избыточной дозировки лекарств или неправильного назначения. У этой мамы, также как и у многих других, были проблемы, связанные с побочными эффектами лекарств, страдала память и двигательные навыки. Хотя некоторые родители радовались возможности медикаментозного лечения, потому что оно облегчало их страдания, однако когда они начинали полагаться исключительно на лекарства, они начинали воспринимать психическое заболевание как что-то «внутри них», в теле, а не как что-то, с чем они сталкиваются в своем жизненном мире. Это иногда лишало их способности замечать, что они могут делать сами, и ценить это; все достижения по улучшению жизни приписывались лекарствам или врачам. В таких случаях происходило ослабление их способности влиять на собственную жизнь.
Трудности и препятствия, связанные со стигматизацией
Стигматизация создает очень много трудностей родителям, страдающим от психических заболеваний. Она закрывает им доступ к различным возможностям, влияет на отношения с родственниками и значимыми другими, склоняет родителей и детей считать, что раз их семья чем-то отличается от других семей, то это значит, что их семья «хуже». Как сказала одна из мам: «У меня стоит диагноз «депрессия». Я никогда не скажу об этом своим детям, чтобы они не начали хуже думать о себе или обо мне». Другая мама добавила: «Если в школе знают, что у тебя психическое заболевание, к твоим детям относятся хуже». Многие родители говорили о стигматизации на работе и о том, как это мешает финансово обеспечивать семью: «Мне же не лень, я хочу работать и зарабатывать, но меня из-за моего психического заболевания не берут на хорошую работу. Когда работодатель знает, что у тебя были такие проблемы, он предпочитает тебя не нанимать».
Двойное описание: ищем точки входа в другие истории
Мы не стремились преуменьшать трудности, с которыми сталкиваются родители, страдающие от психических заболеваний, однако в ходе их рассказов мы внимательно прислушивались к намекам на возможность прохода к другим историям. В этом нам помогали знакомые нарративным терапевтам понятия: «уникальные эпизоды», «отсутствующее, но подразумеваемое», а также то, что родители знают, умеют и могут делать, невзирая на трудности.
Уникальные эпизоды
Проблемы никогда не захватывают жизнь и отношения людей полностью. В рассказе одной из мам история о депрессии в очень значительной степени поглощала ее представление о себе как родителе, и все же эта женщина сказала: «Единственное, ради чего я по утрам поднимаюсь с постели, – это чтобы приготовить детям завтрак и позаботиться о том, чтобы они вовремя отправились в школу». Занимая позицию уважительного любопытства, мы спрашиваем: «Вы поднимаетесь по утрам только иногда или каждый день? Это что-то новое в вашей жизни или что-то, что вы всегда делали? Какие шаги вы предпринимаете, чтобы гарантировать, что действительно подниметесь с постели? Что вы говорите себе, чтобы напомнить о важности этого? Кто или что поддерживает вас в этом решении, в этом добровольно взятом на себя обязательстве? Как то, что вы это делаете, меняет к лучшему жизнь ваших детей и вашу собственную?» и т.п. Таким образом, развивается новая история о событии, которое, возможно, раньше воспринималось как само собой разумеющееся. Если ее укрепить, она может стать платформой, основанием, с которого можно снова войти в соприкосновение со значимыми ценностями, надеждами, мечтами, целями и намерениями, не захваченными проблемой. Дальнейшие вопросы, например: «Есть ли что-то еще, что вы не прекращаете делать для детей, ради детей, несмотря на трудности?» — могут обогатить альтернативную сюжетную линию истории.
Отсутствующее, но подразумеваемое
Достаточно часто родители выражают гнев и возмущение в адрес помогающих специалистов, особенно тех, кто занимает властную позицию. Представление об «отсутствующем, но подразумеваемом» ведет нас, нарративных терапевтов, к поиску сюжетных линий историй, на которые указывают жалобы, выражения гнева, отчаяния, сожаления и пр. Когда мы задаем вопрос: «А что эта неудовлетворенность могла бы сказать нам о том, как вам хотелось бы, чтобы обстояли дела?» (White, 2007), — возникает возможность узнать, что родители ценят, что считают важным. Например, когда у В. в жизни было тяжелое время, ее детей забрали сотрудники социальных служб. Когда В. рассказывает о своем взаимодействии с сотрудниками службы защиты детей, в ее рассказе доминирует ярость. Однако, когда мы спрашиваем В., является ли эта ярость знаком того, что что-то драгоценное для нее оказалось поруганным (White, 2007), открывается проход к другим разговорам. «Я хотела, чтобы у моих детей были счастливые воспоминания о детстве», — говорит В. Она считает, что у чужих людей ее сыновьям приходится несладко и что они постоянно оказываются в неловком положении, когда их спрашивают: «А почему вы не живете с вашей собственной мамой?» Она также убеждена, что они слышат о ней много нелестных отзывов. В. крайне расстраивается, когда говорит об ошибках и неточностях, допущенных социальными работниками в отчете, на основе которого у нее отобрали детей. Мы спрашиваем: «Что вы знаете о себе, о своих родительских намерениях и добровольно взятых на себя обязательствах, — что оказалось не замечено или неправильно истолковано в том отчете?» Возникает образ матери, которая очень старается сделать для детей все, чтобы они достигли успеха в жизни. Еще одно направление расспрашивания появляется, когда мы узнаем, что ярость В. – это отклик на несправедливое обращение, которому подвергается она сама и другие матери в подобных обстоятельствах. Как говорит В.: «Если бы у меня не было рук, государство обеспечило бы нашей семье помощника, а не стало бы отбирать у меня детей. Они так обходятся с нами именно потому, что мои сложности – из-за психической болезни». Эти истории, прежде находившиеся в подчиненном положении, теперь оказываются видимыми и становятся еще одной областью сосредоточения внимания в наших беседах с В.
Действия в ответ на трудности
От детей и подростков, участвовавших в проекте, мы узнали, что жизнь часто бывает полна хаоса и «раздергана», и что они нередко чувствуют себя «жертвами обстоятельств» (Pluznick & Kis-Sines, 2008). И все же, все дети, подростки и их родители нашли какие-то способы создавать комфорт и безопасность, жить дальше и извлекать уроки из своего жизненного опыта. Никто никогда не является просто пассивной жертвой того, что с ним происходит, люди всегда что-то делают, чтобы противостоять ситуации или изменить ее воздействие (White, 2005). Эти действия в ответ на трудности являются воплощением определенных жизненных знаний и умений. Обнаружение и насыщенное описание этих жизненных знаний и умений ведет к усилению «авторства» человека в жизни, к пониманию и переживанию способности влиять на ход и направление собственной жизни, а также вносить важный вклад в жизнь других (White, 2007; Yuen, 2007). Например, одна из мам рассказывает нам о депрессии и о том, как депрессия украла у нее возможность осмысленно участвовать в жизни. «Что же помогает вам двигаться дальше в тяжелые моменты?» — спрашиваем мы. «Моя дочка, — говорит она. – Даже в самые тяжелые моменты я не теряю надежды, что могу сделать для нее что-то хорошее. Пусть не много, но хотя бы что-то». Открывается возможность поговорить о том, что это за «хотя бы что-то», которое она уже делает для своей дочки. Каждый родитель, несмотря на трудности, делает для своих детей «хотя бы что-то», и у каждого это что-то свое. Вот несколько примеров, о которых мы узнали в ходе проекта:
— Я такая мать, которая может на все пойти, чтобы обеспечить своим детям необходимую помощь, даже если при этом помогающие специалисты будут обращаться со мной неуважительно. Я всегда приходила с детьми в назначенное время к врачам, к сотрудникам школы, к социальным работникам, — даже тогда, когда это было для меня очень непросто.
— Я поняла, что даже несмотря на то, что у меня совсем нет денег, я могу много хорошего сделать для своих детей. Например, я в качестве волонтера помогаю в школе, где они учатся, — например, помогаю организовывать поездки и экскурсии.
— Я читаю журналы для родителей и покупаю книжки и игрушки, которые там рекомендуют. Я стараюсь обращать внимание на то, что привлекает моих детей, и поддерживать их интересы и увлечения.
Родители часто воспринимают свои знания и умения, касающиеся того, чтобы сделать для детей что-то хорошее и помочь им достичь успеха в жизни, как нечто само собой разумеющееся. Они удивляются, когда мы обращаем внимание на малые акты заботы, отмечаем их и задаем о них вопросы. Но если собрать эти малые действия воедино и описать их, перед нами откроется целый мир заботы. Появляется другая история о любви и заботе в этих семьях. Именно поэтому мы предложили родителям записать, что они умеют делать и делают для своих детей. Каждый из родителей сделал для себя индивидуальный список (и многие перечитывают их, когда чувствуют сомнения в том, что могут сделать для своих детей что-то хорошее), и также мы сделали коллективные списки.
В большинстве случаев внимание участвовавших в проекте родителей к тому, что они умеют делать и делают для своих детей, несмотря на все имеющиеся трудности, привело к улучшению отношений с детьми. Также оно стало основой для дальнейшего развития историй о любви, контакте и общности.
Истории о любви, контакте и общности
(расспрашивание об интенциональных категориях идентичности)
Во время бесед мы постоянно слышали от детей и подростков: «Я знаю, что мама любит меня», — а от мам: «Я всегда хотела быть со своими детьми, мочь им помогать и поддерживать их». Мы увидели в этом проход к еще одной сюжетной линии истории, которая могла бы стать более влиятельной, если бы удалось «вывести ее на свет» (White, 2007). Когда мы просили участников рассказать истории об этом, появлялась возможность для развития новых сюжетных линий истории, особенно когда мы задавали вопросы об интенциональных категориях: надеждах, мечтах, устремлениях, намерениях, принципах и добровольно взятых на себя обязательствах родителей и семей в целом.
— Можете ли вы рассказать мне историю, которая проиллюстрирует, что важно для вас как матери?
— Можете ли вы рассказать о ситуациях, когда вы помогали детям, поддерживали их, были с ними рядом и действовали в соответствии с тем, что для вас важно, — даже несмотря на все трудности?
— Почему эта идея (или поступок, или отношения) настолько важна для вас?
— Где или у кого вы научились ценить это?
— С какими жизненными принципами это связано?
— Какие поступки стали возможными вследствие того, что вы придерживаетесь этих принципов?
Отвечая на эти вопросы, люди создавали иную историю о себе, своей жизни и отношениях; это становилось основой для расширения предпочитаемой идентичности, обладавшей временной преемственностью, объединявшей в себе прошлое, настоящее и будущее и абсолютно противоречившей представлениям о себе как о человеке «конченом», «пропащем», у которого «сломана жизнь» (White, 2007).
Ниже мы приведем фрагмент беседы с матерью и дочерью, чтобы проиллюстрировать дальнейшее развитие альтернативной истории их отношений.
В течение всей жизни семьи мать Келли, Эллен, страдала от психического заболевания. Когда мы познакомились с Келли, ей было 17 лет, и она помнила, что мамы часто не было дома подолгу, потому что ее клали в психиатрическую больницу. Воспоминания о детстве были для нее связаны с ощущением упущенных возможностей.
Во время наших бесед Келли упоминала также о моментах, когда в их отношениях с мамой была любовь. Келли говорила, что мама с ней подолгу разговаривала, играла и всегда была готова выслушать все, что Келли хотела рассказать. Однако перечисление этих эпизодов, пусть и весьма многочисленных, поначалу не складывалось в историю о «любящей матери, которая сталкивается с трудностями». Вместо этого моменты, когда в отношениях была любовь, оказывались потерянными в истории о том, что «мамы не было» и о том, что «у мамы были свои проблемы». Мы, ни в коем случае не стремясь отрицать значимость скорби Келли, заинтересовались этими моментами, когда была любовь, и полюбопытствовали, что могло бы измениться, если бы эти эпизоды стали более видимыми и осмысленными.
Когда несколько дней спустя мы встретились с Келли и Эллен вместе, нам сразу стало очевидно, что для Эллен «быть матерью» — это не пустой звук.
Келли: Я всегда знала, что мама меня любит. Я всегда знала, что вот это – моя мама. И когда мама оказывалась в больнице, я считала, что это она ложится на обследование, чтобы ей подобрали лекарства получше. Поэтому я не считала, что не должна ей туда звонить, когда мне нужен совет или поддержка.
Интервьюер: Эллен, как вам удалось донести до девочек, что несмотря на то, что вы в больнице, они все равно могут обращаться к вам за поддержкой и советом?
Эллен: Когда я оказывалась в больнице, я прикладывала специальные усилия, чтобы каждый день звонить моим девочкам и разговаривать с каждой по очереди, чтобы они могли мне рассказать, как прошел день, и обсудить какие-то возникшие проблемы. Я им специально говорила, что они могут мне звонить в любое время, если им нужна помощь. Мне было очень важно, чтобы они знали, что несмотря на мою болезнь, наши отношения не меняются, что моя любовь к ним не становится меньше и что они могут на меня полагаться в случае необходимости.
Интервьюер: Почему это было важно для вас?
Эллен: Я хотела быть для своих детей самой лучшей мамой, потому что, несмотря на противный возраст и разные стадии развития, они мне действительно нравятся. Мне нравилось сидеть и разговаривать с ними, слушать, что они делали, какие у них были занятия и переживания, и мне очень хотелось их защитить от страдания и печали. Когда я была совсем больна, я не могла как следует соображать и не понимала, как это все на них влияет, но мне все равно было очень важно быть частью их жизни, пока я лежала в больнице. Я верила, что я им все еще нужна, и я хотела быть для них мамой.
Интервьюер: Эллен, что это говорит о ваших намерениях как матери?
Эллен: Детям нужны родители, которые будут их защищать, отстаивать интересы детей.
Келли: Мама нас никогда не подводила. Всякий раз, когда мы нуждались в ней, она делала лучшее из возможного.
Эллен: Я верю, что если твой ребенок нуждается в тебе, ты должен быть с ним и для него.
Интервьюер: Эллен, можно ли сказать, что «если твой ребенок нуждается в тебе, ты должен быть с ним и для него», — это ваш жизненный принцип?
Эллен: Да, и мне очень важно знать, что дети могут на меня положиться.
После этого Эллен и Келли припомнили еще несколько ситуаций, когда Эллен «была для детей», поддерживала их и помогала им, несмотря на трудности. Эти истории привели нас к выводу, что забота Эллен о дочерях не была случайностью. Это было добровольно взятое на себя обязательство, опирающееся на намерение быть хорошей матерью и на принцип «если твой ребенок нуждается в тебе, ты должен быть с ним и для него». Такое добровольно взятое на себя обязательство было основой для проявлений любви и заботы на протяжении многих лет, а также объединяющей темой альтернативной истории, связывавшей воедино прошлое, настоящее и будущее.
Заключение
Дети, подростки и родители, участвовавшие в нашем проекте, знают, что бывают ситуации, когда семья нуждается в помощи. Но у них есть и другие истории – о любви и заботе, которые и делают семью – семьей, и о том, сколько всего делают родители, несмотря на трудности, чтобы помочь детям достичь успеха в жизни. Эти истории дают возможность новых смыслов, новой идентичности. Мы бы хотели завершить эту статью отрывком из беседы с Мадлен, девочкой, участвовавшей в проекте:
Интервьюер: Мадлен, а что сказала твоя мама, когда ты ей сказала, что станешь нашим консультантом в этом проекте?
Мадлен: Она сказала: «не выставляй меня ужасным человеком!»
Интервьюер: А как тебе кажется, как бы ей хотелось, чтобы ее помнили?
Мадлен: Как маму, которая старалась сделать, как лучше, и делала все, что могла.
Благодарности
Мы бы хотели поблагодарить всех детей, подростков, родителей и опекунов, поделившихся с нами своими историями. Спасибо всем нашим коллегам – нарративным практикам в Торонто и в Аделаиде. В последнюю – по порядку, но не по значимости – очередь мы бы хотели поблагодарить наших близких за поддержку, особенно – Гэбор, Айзека, Дэниэла, Сару и Пола. Особенная благодарность – нашим сестрам и спутницам, опоре на этом пути, Тоне Сцепанович и Джослин Закман, и нашим матерям – Марте Горцик-Киш и Дорис Лэйн-Плазник.
Литература
Denborough, D. (2008) Collective Narrative Practice: Responding to Individuals, Groups and Communities who have Experienced Trauma. Adelaide: Dulwich Centre Publications.
Epston, D. (1999) Co-research: The making of an alternative knowledge. In Narrative Therapy and Community Work: A Conference Collection. Dulwich Centre Publication
Pluznick, R. & Kis-Sines, N. (2008) Growing up with parents with mental health diffi culties. The International Journal of Narrative Therapy and Community Work, (4), 15-26.
Russell, S. (2006) Gathering stories about growing up with a parent with mental health diffi culties, The International Journal of Narrative Therapy and Community Work, 3: 59 – 67.
White, C. (2008) Children, Parents and Mental Health. International Journal of Narrative Therapy & Community Work. 4
White, M, (2005) Children, trauma and subordinate storyline development. The International Journal of Narrative Therapy and Community Work, 3 & 4:10-21.
White, M. & Epston, D. (1990) Narrative Means to Therapeutic Ends. New York: W.W. Norton.
White, M. (2007) Maps of Narrative Practice. New York, London: W.W. Norton.
White, Michael, (2007) Workshop: Addressing the Consequences of Trauma: A Narrative Perspective. Toronto, March 29 & 30.
Yuen, A. (2007) Discovering children’s responses to trauma: A response-based narrative practice. International Journal of Narrative Therapy and Community Work, 4: 3-18.
Мне кажется, авторам статьи изначально следовало бы оговорить, что они подразумевают под психической болезнью — ведь во многих случаях психических заболеваний участие родителей в подобных проектах невозможно.
Меня бы больше интересовала сама возможность перехода к формулировке «я мать, у которой есть психическая болезнь» (она уже сама по себе является шагом к стабилизации психической проблемы и отношений с близкими).
Спасибо, хороший вопрос, передам авторам.
Правда, опыт общения с людьми с разными психическими заболеваниями в разных состояниях проявления этих заболеваний подсказывает мне, что способность этих людей участвовать в каких бы то ни было проектах часто недооценивают. Я бы не сказала, что их участие в подобных проектах невозможно вообще. Оно невозможно иногда, а иногда — возможно. Некоторые нарративные практики работают в психиатрических больницах-стационарах, а некоторые — в амбулаторных клиниках, так что опыт показывает, что работать с людьми, страдающими от психических заболеваний, используя нарративный подход, вполне возможно. Но, конечно, в каждом конкретном случае необходимо смотреть. Рут и Наташа работают в центре, аналогичном тому, что в России называется «центр социальной помощи семье и детям». Там они преимущественно имеют дело не с людьми, страдающими от психических болезней, а с их родственниками. Данный проект был добровольным, и участвовали в нем те, кто хотел и мог. Это, понятное дело, не панацея, а еще одна из возможностей.